в случаях крайней необходимости. Они не только не украшают наш язык, но придают ему неприятную вязкость, шипение, свист, лишают изображающее слово твердой линии, яркой окраски.

На-днях у одного молодого автора прочитал: «Даже уже показавшаяся за рощей» — нехорошо!

Ну, вот Вам. Золотить пилюлю не буду, хотя позолотить можно, материал для этого в рассказе — есть. Но — Вы обойдетесь и без комплиментов.

Всего доброго.

А. Пешков

23. IV. 29.

959

Е. И. ХЛЕБЦЕВИЧУ

Апрель 1929, Сорренто.

Материал этих книжек, наверное, со временем послужит историку гражданской войны иллюстрацией героических подвигов Красной Армии. Но сейчас, знакомясь с этим материалом, жалеешь, что картинки написаны для книги, которой еще нет.

Странно, даже как-то обидно знать, что история величайшей гражданской войны все еще не написана и что наша рабоче-крестьянская масса не имеет общего и ясного представления о трагедии, пережитой ею, ее подвигах и трудах, о той цене, которую она заплатила за свою свободу. Не имеет этого представления и молодежь, а для нее — особенно необходимо, особенно поучительно знать о мужестве отцов, о их заслугах перед новой историей нашей страны.

У нас вышло так: Сибирь знает кое-что о своих боях, шахтеры Дона — о своих, рабочие Урала тоже о своих, каждый отдельный боец знает о походах и боях своей воинской части, но общего — цельного — представления о том, что творилось на всем пространстве Союза Советов в 18–22 годах, не имеет никто.

И, когда читаешь даже такие талантливые попытки дать более или менее связную картину событий гражданской войны, такие книги, как «Тихий Дон» Шолохова, «Хождение по мукам» Толстого, «Большевики» Алексеева, «Два мира» Зазубрина и др., — все-таки получаешь впечатление, как будто у нас из превосходного бархата делают портянки.

Названные авторы не должны обижаться на меня за это уподобление, талантливость и красоту их книг я ведь не отрицаю, более того: мне кажется, что некоторые из этих книг о войне еще недостаточно высоко оценены в наши дни горячих споров о том, как писать и что писать. Я указываю на необходимость создания полной, яркой, вполне доступной пониманию рабоче-крестьянской массы «Истории гражданской войны». Такая история не может быть заменена и десятками художественно написанных книг, разрывающих великое целое на маленькие части, на мелкие эпизоды, а иногда и на «анекдоты из военной жизни».

Чтобы моя мысль была понятной, я скажу, что, по моему мнению, такую «Историю» отлично могли бы написать указанные мною художники слова, конечно, под руководством специалистов истории.

Это была бы идеальная книга для массового читателя, для молодежи, для бойцов Красной Армии, идеальная по своей простоте, яркости, картинности, по силе ее действия на разум и воображение.

Переходя к «Библиотеке рассказов о гражданской войне», я должен сказать, что это именно «анекдоты» из военного быта. Этим я не говорю, что книжки «Библиотеки» вредны, а только повторяю сказанное: мы делаем онучи из бархата.

На вопрос о техническом уменье авторов писать рассказы отвечают пометки на книжках.

Большинство авторов пытается писать «красиво» и для этого употребляет такие «образы», как, например, «Тысячью злых глаз фосфорится гора», или: «После этого язык его размяк, гнал каждое лыко в строку», или: «Дробью рассыпался пулемет», — простодушный читатель может задуматься: как же это — стреляет пулями, а рассыпается дробью?

Пословица «Всякое лыко ставить в строку» говорит не о болтливости, не о пристрастии к многословию, а о стремлении человека злорадно, неприязненно подчеркивать всякую мелочь, ничтожные ошибки, оговорки. Знание русского языка у авторов вообще весьма слабо. Их не должно утешать то, что сейчас многие «признанные» писатели тоже плохо знают родной язык.

Почти у каждого можно отметить неправильную расстановку слов, запутанность фразы, неточность ее. Это значит, что автор плохо видит то, о чем он пишет. У одного из авторов «круг бойцов выталкивал из себя в круг», — совершенно ясно, что автор не представляет себе того, что хочет изобразить словами.

Другой навязчиво повторяет одно и то же слово и в шести строках тринадцать раз поместил слово «били». Ему хотелось, чтоб читателю было страшно, а вышло у него скучно. Он же утверждает, что самое «мудрое» дело — «умирать», должно быть слышал что-то о буддизме и — «козырнул».

Щегольство словами, значение которых не совсем ясно щеголяющим, заметно у многих, и это очень плохо.

Надобно учиться писать просто, точно, четко, тогда сама собою появится настоящая красота художественной правды.

В заключение скажу вот что: я прочитал, разумеется, не только эти девять книжек авторов-красноармейцев, — прочитал я несколько десятков рассказов, написанных бойцами Красной Армии. Разумеется, эта литература — явление совершенно новое: нигде в капиталистических государствах нет и не может быть армии, которая воспитывала бы своих писателей — прозаиков и поэтов. Эти люди сегодня рассказывают ей о своих подвигах — о ее недавнем героическом прошлом, завтра они, может быть, научатся рассказывать ей о глубочайшем значении той великой работы, которую она ведет сегодня.

Царская армия не могла создать такого явления, в царской армии солдаты не писали, да и не читали никаких книг, кроме малограмотного и скучного журнальчика «Солдатское чтение» и кроме тех книжек, которые писались о солдатах и для солдат офицерами. Среди офицеров был только один сравнительно талантливый литератор, писавший под псевдонимом Егор Егоров.

Формально, словесно литература офицерства была в общем немного более грамотна, чем литература бойцов Красной Армии, социально, по чувству, по разуму, это была литература диких людей. Такой я называю ее потому, что литераторы-офицеры единодушно изображали солдата человеком низшей расы и лишь изредка, с великим усилием находили в солдате признаки существа, как будто кое-чем похожего на них.

Эта классовая слепота была совершенно ясна читателю. Ясно было и то, что, когда литератор-офицер пробовал писать о солдате «либерально», — он писал неискренно и фальшиво, насиловал себя, пытаясь усвоить некоторые приемы «либерального» отношения к человеку. За «либерализмом» скрывалось все то же «снисходительное» отношение к солдату, — отношение «сверху вниз». Это был «либерализм», вынужденный требованием времени, возможно даже, что иногда это был «либерализм» со страха пред «пушечным мясом», которое уже нередко являлось перед командующими как сознательная, коллективная сила, как масса единиц, сознающих свое человеческое достоинство, — как сила классовая и враждебная.

Рассказы бойцов Красной Армии говорят читателю, что они написаны действительно новыми людьми, — людьми, которые хорошо чувствуют все лучшее, что есть в человеке великого красного коллектива, что они умеют найти это лучшее и хотят показать его.

Это не очень хорошо удается им потому, что они плохо знают технику литературного