— Почему руки? — спросила я, чтобы хоть как-то нарушить тишину. — Я думала, крысы метят в горло или кусают за ноги.

— Так и есть. Вопрос в другом, что ты делала руками во время нападения?

— Закрывала лицо, — вспомнив обстоятельства, медленно сказала я, продолжая пристально следить, как осторожно Хан накладывает повязку.

— А где висит медальон? — помог мне увидеть очевидное Хан.

— На шее, — прошептала я.

— Вот и ответ. — Мужчина занялся второй рукой, и я снова замолчала.

— Нэдзуми. Кто они?

— Крысы-оборотни, — пояснил Хан. — У них нет моральных принципов, зато отличные зрение и нюх. Они не признают правил и ограничений, зато хорошие шпионы и убийцы. Они готовы за деньги сделать все то, за что другая разумная тварь никогда не возьмется. Часто нападают стаей, хотя опасны и поодиночке. Вообще, полезные твари. Но то, что на тебя натравили именно их, ясно дает понять, что ставки поднялись.

— Для чего все эти нападения?

— У тебя образовалась связь с цукумогами. Но если сильно напугать «владельца», то ее можно разорвать и снять медальон, — медленно сказал Хан.

— Это ведь не прекратится? — тоскливо протянула я.

— Я буду рядом.

— Почему я так спокойна? — нервно уточнила, не в силах осознать собственное поведение. — Ты говоришь страшные вещи. Почему я не кричу, не плачу?

— Ты знаешь, что такое кодекс Бусидо?[44] — неожиданно спросил Хан, и я покачала головой. — Свод правил и воинская мужская философия.

— Какое отношение это имеет ко мне? — нахмурилась я.

— Понять Японию можно тогда, когда твоя душа перестанет отторгать такие принципы и правила поведения, как почтительность, верноподданство, послушание, верность и долг, прилежание, целеустремленность, благопристойность, скромность, беспристрастность и усердие. Непросто отвечать на удары судьбы улыбкой. Ты не японка, но наша мораль тебе не чужда.

— Я постоянно чувствую себя виноватой, что совершаю ошибки, — призналась я мужчине. — Но все равно продолжаю их делать.

— Кто чувствует стыд, тот чувствует и долг, — улыбнулся Хан. — А долг в Японии — основа всего. Основная категория этики. Служение чему-то большему, чем «Я», — главная забота. Если захочешь, ты поймешь Японию.

— Я бы хотела этого, — прошептала я, ощущая, как умелые руки закрепляют повязку.

Когда Хан взял мои руки в свои, внимательно рассматривая их, осознала, с каким нетерпением жду новых откровений. Но он молчал. Отпустил мои руки и направился к дверям.

— Спасибо, — успела сказать я, когда Хан уже закрывал за собой дверь.

Сначала подумала, что мужчина не услышал, но он задержался. Буквально на пару секунд и ничего не сказал в ответ, но мне стало легче. Покосившись на блюдо с печеньем, я поняла, что так и не спросила, зачем он его принес. Хотя я ведь так и не ужинала… Подобная забота была приятна. Невольно я улыбнулась. Все же прогресс в наших взаимоотношениях есть. Хан явно стал относиться ко мне доброжелательнее, да и я изменила свое отношение, больше не считая его грубияном. Если бы он с самого начала вел себя так!

* * *

Позже, не зная зачем, я снова открыла двери в сад. Правда, на этот раз я оделась теплее. И, когда услышала в кустах шорох, подалась вперед.

Знакомая черно-седая морда какое-то время настороженно посматривала на меня, но потом зверь двинулся вперед, легко преодолел оставшееся расстояние и остановился в метре от меня, принюхиваясь.

— Иди сюда, — прошептала я.

Зверь подошел, сел и пристально посмотрел на меня. Сегодня, в неярком свете лампы, я смогла рассмотреть его лучше. Огромный черно-бурый лис с умнейшими глазами и несколькими глубокими царапинами на морде.

— Кто же тебя так? — тихо спросила я, тронув нос кончиками пальцев.

Зверь вздохнул и улегся на футон.

Я вспомнила, что Хан не забрал лекарства, медленно поднялась, подошла к столику и взяла салфетки с антисептиком. Осторожно села на свое место, развернула пакет и достала чистую.

— Я аккуратно, — пробормотала я, чувствуя потребность помочь лису. — Не кусайся.

Когда я протянула руку, он чуть отпрянул, но затем снова улегся на пол. Еле ощутимо коснулась морды, замерла на мгновение, когда зверь чихнул, и протерла царапины. Они оказались глубокими и обнаружились не только на морде. Ухо тоже было поранено, как и бок. Я старалась обрабатывать царапины невесомыми движениями, хотя зверь все равно вздрагивал, но больше не делал попыток уйти.

Закончив, заметила, что зверь принюхивается. Проследив за его взглядом, поняла, что именно привлекло его внимание. Хмыкнув, собрала все медикаменты, поднялась и прошла к столику. Оставив антисептик, забрала блюдо с печеньем и вернулась обратно. Взяла с тарелки белое и протянула зверю.

— Бери. — Лис боднул руку мордой, отчего печенье упало на татами, и выжидательно уставился на меня. — Давай другое попробуем, — пробормотала я, беря с тарелки печенье красного цвета.

Это зверю явно понравилось. Он с удовольствием съел его и вновь уставился на меня. Продолжая улыбаться, я скормила ему второе, затем и третье. От четвертого животное отказалось.

— Наелся, — заключила я, потрепав лиса по шее.

Решив оставить красные черно-бурому, раз они так ему понравились, я с удовольствием полакомилась белым, стараясь не мусорить. Печенье оказалось вкусным, но в одном лис был прав. Больше трех съесть было проблематично.

Лис растянулся рядом со мной, положив голову на колени. Я с удовольствием погладила шерсть и незаметно для себя обнаружила, что рассказала ему о том, чем занималась днем и что случилось в парке. Поделилась размышлениями о Хане, Тошиюки и Сэтору и всем происходящем. Зверь оказался самым лучшим в мире психологом, а может, мне требовалось просто выговориться, но подобное молчаливое участие оказалось самым действенным средством, чтобы успокоить взбудораженные нервы. Как бы то ни было, но не прошло и получаса, как я ощутила, что с плеч словно сняли тяжелый груз.

Поражаясь самой себе, я осознала — мне проще и легче с диким зверем, чем с человеком. Ночь наступила давно, а усталость давала о себе знать. Вздохнув, я осторожно убрала голову зверя, поднялась, выключила свет, прикрыла все двери в сад, оставив одну, и вернулась к лису.