— Другими, помимо Купера?

— Незадолго до того, как убили Кола Моррисона, — сказал Джерри, — в автобусном депо Спрингфилда были найдены тела нескольких пьянчуг и шлюх. Всего шестеро, первым был Купер. И хотя не все совпадало, отличалось как оружие убийства и разрезы на телах, так и методы пыток, но мы с Бреттом были уверены: это дело рук все тех же двух извращенцев.

— Двух? — спросил я.

Джерри кивнул.

— Они работали в паре. В принципе, это мог быть и один человек, но тогда он должен был быть чрезвычайно силен, мастер «на обе руки» и быстр, как молния.

— Но, если характер оружия и выбор жертв были так различны, почему вы были уверены, что имеете дело с одними и теми же убийцами?

— Потому что все убийства объединяет невероятно высокий уровень жестокости, какого я раньше не встречал. Да и после не приходилось. Эти парни не только сами получали удовольствие от своей работы, Патрик; они, или он, также думали о тех, кто найдет эти трупы, об их реакции на увиденное. Одного пьянчужку они разрезали на сто шестьдесят четыре кусочка. Вдумайся. Сто шестьдесят четыре кусочка плоти и костей, некоторые не больше фаланги пальца. Все они были разбросаны по комнате — на тумбочке, вдоль изголовья кровати, по всему полу, торчали с крючков и веревки в душе — и все это в маленькой комнатушке ночлежного дома все в той же Зоне. Этого здания уже давно нет, но, веришь, не могу проезжать мимо этого места, чтобы не вспомнить эту комнатку. Или другой случай. Шестнадцатилетняя девчушка, сбежавшая из дому в Вустере. Он свернул ей шею, повернул голову на сто восемьдесят градусов и обклеил основание шеи эластичной лентой, чтобы она держалась в вертикальном положении, — и все это для того, чтобы ошарашить первого, кто войдет в помещение. Это было сверх всяких норм и границ, с которыми мне приходилось сталкиваться, и никто пока не смог убедить меня, что все шестеро — а их дела, кстати, не закрыты до сих пор, — были жертвами разных преступников.

— А Кол Моррисон?

Джерри кивнул.

— Номер семь. А Чарльз Рагглстоун, возможно, был бы номером восемь.

— Минуточку, — сказал я, — Рагглстоун, друг Алека Хардимена?

— Да-да. — Он поднял свой стакан, поставил обратно и стал рассматривать. — Чарльз Рагглстоун был убит в помещении склада недалеко отсюда. Он был зарезан — в его тело вогнали нож для колки льда тридцать два раза, затем нанесли несколько ударов молотком по голове, настолько мощных, что отверстия в черепе напоминали норки загадочных зверьков, решивших выбраться из своего домика наружу. Рагглстоун был также обожжен, сантиметр за сантиметром, от пяток до шеи, и все это делалось, пока он еще дышал. Алека Хардимена мы нашли без сознания в диспетчерской, на нем везде была кровь Рагглстоуна, а рядом нож для колки льда с отпечатками его пальцев.

— Значит, его рук дело.

Джерри пожал плечами.

— Каждый год, по просьбе отца, я посещал Алека в тюрьме Уолпол. И уж не знаю почему, возможно, потому, что люблю его, я все еще вижу в нем маленького мальчика. Что бы там ни было. Но хоть я и люблю его, все же должен признать: на самом деле он всего-навсего ноль без палочки. Способен ли он убить кого-то? Да. Ни на секунду не сомневаюсь. Но должен подчеркнуть следующее: ни один человек, как бы силен он ни был, а Алек, увы, к таковым не принадлежал, не мог сотворить того, что было сделано с Рагглстоуном. — Он поджал губы и поставил стакан на стол. — Когда Алека осудили, убийства, которые мы расследовали, как бы сами по себе заглохли. Его отец, естественно, в скором времени подал в отставку, но я продолжал интересоваться делом Моррисона и тех шести, и должен сказать, что исключил участие Алека по меньшей мере в двух убийствах.

— Но он был осужден.

— Только за убийство Рагглстоуна. Никто не хотел признавать, что где-то бродит серийный убийца, а это скрывают от широкой общественности. Ни у кого не было желания получить еще по яйцам после того, как сын заслуженного полицейского был арестован за жестокое убийство. Поэтому Алек отправился под суд за злодеяние, совершенное над Рагглстоуном, и был приговорен к пожизненному тюремному заключению в Уолполе, где гниет по сей день. Его отец отбыл во Флориду, возможно, уже умер, пытаясь разобраться в том, где искать истоки своих несчастий. И все это не имело бы сейчас никакого значения, если бы кое-кто не распял на горе Кару Райдер, а некто другой не снабдил тебя моим именем, а заодно и именем Алека Хардимена.

— Выходит, — сказал я, — если в действительности убийц было двое, и Алек Хардимен был лишь ассистентом…

— Тогда второй все еще среди нас, да. — Под его глазами образовались темные мешки. — И если он снова здесь, если он таился целых двадцать пять лет для нового прыжка, могу сказать только одно: он дико зол.

В тот яркий солнечный летний день, когда Кара Райдер остановила меня, чтобы спросить, как продвигается дело Джейсона Уоррена, шел снег.

Она вновь изменила цвет своих волос, вернувшись к естественному, светлому. Она сидела в садовом кресле возле бара «Черный Изумруд», на ней были только розовые трусики-бикини, снег обсыпал ее со всех сторон, образуя рядом с креслом сугробы, но ее кожа была освещена лучами солнца. Ее маленькие груди были упруги и покрыты капельками испарины, и мне пришлось напомнить себе, что я знаю ее с детства, поэтому не должен рассматривать их в сексуальном плане.

Грейс и Мэй были неподалеку, Грейс прилаживала черную розу к волосам Мэй. На противоположной стороне улицы за ними наблюдала стайка белых собачек, маленьких и шишковатых, истекающих слюной, обильные потоки которой струились из уголков пастей.

— Я должен идти, — сказал я Каре, но когда оглянулся, то увидел, что Грейс и Мэй уже ушли.

— Сядь, — сказала Кара. — Только на секунду.

Я сел, и снег стал падать мне за воротник, холодя позвоночник. Зубы мои стучали, особенно когда я произнес:

— Я думал, ты умерла.

— Нет, — сказала она. — Я просто уезжала ненадолго.

— Куда именно?

— В Бруклин. Черт.

— Что?

— Это место выглядит так же, как раньше, просто охренеть.

Грейс выглянула из «Изумруда».

— Ты идешь, Патрик?

— Должен идти, — сказал я и похлопал Кару по плечу.

Она взяла мою руку и прижала ее к своей обнаженной груди.

Я посмотрел на Грейс, но она, казалось, не возражала. Рядом с ней стояла Энджи, и обе улыбались.

Кара прижала мою ладонь к своему соску.

— Не забудь обо мне, Патрик.

Снег начал покрывать ее тело, будто желая похоронить ее.

— Не забуду. Я должен идти.

— Прощай.

Под тяжестью снега ножки ее кресла подкосились, и когда я оглянулся назад, то увидел только смутные очертания тела под покровом мягкого снега.