– Погоди, мы еще встретимся в Венеции! – прокричал Пьеро Бенинтенди с угрозой вслед Бенвенуто.

Венеция в ту пору почитала себя центром мира. Город был сказочно богат. Ни по своему географическому расположению, ни по архитектуре и быту он не был похож на то, что видел Бенвенуто ранее. Ну, хоть удивись сказочному Дворцу дожей и церкви Святого Марка – чуду света, гондолам – чисто венецианскому способу передвижения, странному переплетению улочек, по которым ходишь не на прямую, а как шахматный конь! Правда, Бенвенуто в своей «Жизни…» не описывает ни Рим, ни Флоренцию, но там он житель, глаз давно привык к городскому пейзажу, замылился, а здесь он путешественник, турист!

Венеция была республикой, сюда стекались все изгнанники, жертвы войны и придворной интриги. «Бич герцогов» – сатирик Аретино, перессорившись со всей Италией, нашел здесь приют. Здесь была великолепная литература и живопись. Кроме того, в этом городе шумел вечный, неугомонный праздник. П.П. Муратов пишет: «В 1514 году венецианский сенат решил обложить налогом всех куртизанок. По переписи их оказалось около одиннадцати тысяч. Эта цифра сразу вводит нас в несколько головокружительный масштаб тогдашней венецианской жизни. Чтобы нарядить и убрать этих женщин и всех патрицианок, сколько нужно было золота, сколько излюбленного венецианками жемчуга, сколько зеркал, сколько мехов, кружев и драгоценных камней! Никогда и нигде не было такого богатства и разнообразия тканей, как в Венеции XVI века!»

Ничего этого Бенвенуто не заметил, не захотел видеть. Достойными упоминания в его «Жизни…» были только два момента. Во-первых, по приезде в город он тут же испросил позволения носить оружие, «худшее, что мне грозит, лишиться шпаги». И так случилось, что он действительно встретил на улице «Пьеро Бенинтенди, каковой был с некоторыми». На этот раз благоразумие взяло верх, Бенвенуто зашел в лавку к аптекарю, и Пьеро с товарищами прошел мимо.

Второе достойное описания в Венеции – это обед у великого архитектора и скульптора Якопо Сансовино. Бенвенуто мог знать Сансовино по Риму, который там начинал свою карьеру, а после разгрома города в 1527 году уехал в Венецию. Обед был роскошный, но Триболо посмел заикнуться о работе, ради которой учитель и позвал его в Венецию.

– Не будем сейчас говорить на эту тему. Зайди в другой раз, – важно сказал Сансовино.

Триболо скис и присмирел.

– Слишком уж далек ваш дом от его дома, чтобы заходить еще раз, – сказал со смехом Бенвенуто, заступаясь за товарища.

На это великий ваятель, встав в позу, заявил, что таким людям, как он, почтенным и даровитым, недосуг думать о подобных мелочах. Далее он стал расхваливать искусство, превознося себя сверх меры, а других ругая, и даже Микеланджело задел ненароком. Тут уж Бенвенуто не выдержал, приосанился и дал Сансовино отповедь по всем правилам истинно скромного человека:

«– Мессер Якопо, люди даровитые, которые создают и добрые произведения, познаются много лучше, когда их хвалят другие, чем когда они столь уверенно хвалят самих себя».

Чистый, как горный ручей, Бенвенуто, да таких хвастунов, как он сам, свет не видел! Правда, он не был завистлив и уважал чужой труд, так что это идет ему в зачет. А что Венецией не восхитился, так и это можно понять. Книга написана под диктовку много лет спустя, так чего ради он будет заливаться соловьем о красотах Венеции или Парижа, если каждый желающий может сам туда поехать и посмотреть. А вот то, что он видел и делал сам, может описать только он, и никто другой.

И все-таки видно, что не понравилась ему Венеция. Главным в этом путешествии была встреча с изгнанниками, она ему покоя не давала, а приключившаяся с ним на обратной дороге развязка – смешная, нелепая и уж совсем недостойная гениального ювелира.

На обратном пути во Флоренцию Бенвенуто с Триболо (осталось неизвестным, получил он заказ или нет) остановились в маленькой гостинице. Хозяин сказал, что желает получить деньги за ночлег вперед.

– Но это не принято, – возразил Бенвенуто, – деньги платят после постоя!

– А я хочу получить их по моему способу, – нагло ответил хозяин. – И не морочьте мне голову.

Постели, однако, были хорошими, новыми, белье чистым, но Бенвенуто долго не мог уснуть, томимый одной мыслью – как отомстить сквалыге и мерзавцу хозяину. Идеи были одна другой краше: поджечь дом или зарезать четырех хозяйских лошадей, которых он заприметил в конюшне. Идеи хорошие, но опасные, можно не успеть ноги унести. Наконец он придумал план мести и с чистой совестью заснул.

Утром, когда пожитки были уже перенесены в лодку, а лошади, которым предстояло тянуть эту лодку с берега, привязаны к бечеве, Бенвенуто сказал, что забыл в гостинице туфли. «Подождите меня, я мигом!» Он вернулся в гостиницу, хозяину было не до него, как сказал слуга, он был занял любовью «с одной лентяйкой, которую всегда жаждал». «Поднявшись наверх, я взял ножик, который был как бритва; и четыре постели, которые там были, я все их искрошил этим ножом; так что я убедился, что нанес убытку на пятьдесят с лишним скудо».

Вернувшись, он не преминул похвастаться своим подвигом Триболо, и бедный ваятель всю дорогу умирал от страха, что их догонят и прибьют. А Бенвенуто остался собой чрезвычайно доволен. Вот так… А ведь не мальчишка уже, тридцать пять на подходе, более чем солидный возраст для мужчины.

Во Флоренции Бенвенуто тут же принялся за работу. Он опять делал чеканы для монет. Первой была серебряная монета в сорок сольди, с одной стороны на ней был изображен герцог Алессандро, с другой – святые Косьма и Дамиан. Герцог остался очень доволен. Далее последовал джулио, на котором был изображен святой Иоанн в профиль с книгой в руке, а с другой стороны герб герцога. Потом он сделал чекан для полуджулио «с головой святого Иоанна с лица». Были сделаны чеканы и для золотых скудо. Все складывалось как нельзя лучше, и Бенвенуто попросил назначить себе жалованье и дать при монетном дворе комнаты под жилье и мастерскую. Герцог горячо пообещал выполнить его просьбу, а на радостях подарил великолепную аркебузу.

Комнаты Бенвенуто так и не дали, но Алессандро сделал новый заказ – изготовить медаль с его изображением, как для папы Климента VII. Бенвенуто начал лепить модель в воске, а так как изображение было портретным, он лепил с натуры. Герцог принимал его в любое время. Рядом с Алессандро всегда находился его двоюродный брат Лоренцино, прозванный Лорензаччо, то есть «плохой Лоренцо». Установить точное родство этих двоих невозможно, одно точно – оба Медичи. Они были неразлучны, Лорензаччо слыл человеком тяжелого нрава, при этом философом и поэтом. Бенвенуто пишет, что Алессандро относился к брату с явным пренебрежением, считая его «когда придурковатым, а когда бездельником».

Все во Флоренции складывалось удачно, и твердое жалованье ему бы, конечно, назначили, но он и здесь умудрился обзавестись врагом, неким Оттавио Медичи. Этот господин интриговал против герцога, а заодно старался досадить и Бенвенуто, поэтому тот очень обрадовался, получив письмо из Рима. Папа велел ему возвращаться, к письму прилагался охранный лист. Приближался август, а с ним праздник святых Марий, после которого Бенвенуто должен был получить помилование за убийство Помпео.