Болезнь вернулась через четыре дня, сразу после процессии на День святых Марий[3]. Бенвенуто «схватила превеликая лихорадка с ознобом неописуемым», ему было настолько плохо, что он уже решил – все, конец! На этот раз был призван сам маэстро Франческо да Норча, личный врач пап Климента VII и Павла III. Да Норча с усердием принялся лечить Бенвенуто: курения, обтирания, припарки, но ничего не помогало, больному день ото дня становилось все хуже. «Природа была ослаблена и измождена совсем; и во мне не оставалось настолько силы, чтобы, испустив дыхание, снова его вобрать; но все же крепость мозга была сильна, как бывало, когда я не хворал». Относительно «крепости мозга» Бенвенуто ошибался, потому что в его комнате поселился мерзкий старик, который все время старался утащить его в свою лодку. Ухаживал за Бенвенуто Феличе, верный друг и ученик. Он только и делал, что отгонял по приказанию больного ужасного старика.

Приходили друзья, Джованни Гадди, который всегда помогал и выручал, присутствовал почти неотлучно. С ним приходил известный в Риме поэт Маттио Францези. Они ужасно раздражали Бенвенуто, потому что ходили по дому, осматривали оружие, а больному казалось, что им наплевать на него, а они только и ждут его смерти. А тут еще этот чертов старик!

– Бредит, бедняга, – говорил Джованни Гадди.

– Да, похоже, ему мало осталось. Видно, начитался Данте, если сюда явился сам Харон.

А Бенвенуто впал уже в полное беспамятство, метался на кровати, но ему казалось, что он уже в лодке, он ругал всех и вся, про мессира Джованни Гадди-благодетеля сказал, что тот пришел его ограбить. Потом он затих, казался совсем бездыханным, холодным, и все решили, что он умер. В сей же час поэт Маттио Францези написал во Флоренцию письмо Бенедетто Варки, известному писателю и близкому другу Бенвенуто, о его смерти. Потрясенный потерей близкого человека, Варки написал сонет на смерть Бенвенуто.

Но Бенвенуто не умер. Пролежав несколько часов в беспамятстве, он стал подавать признаки жизни, и верный Феличе бросился к врачу, умоляя его прийти немедленно. Врач сказал:

«– Сынок, что, по-твоему, мне там делать, если я приду? Если он умер, мне его жаль еще больше, чем тебе; или ты думаешь, что, с моей медициной, если я приду, я могу дуть ему в задницу и оживить его?»

Но Феличе плакал и умолял помочь. Тогда врач дал масло в пузырьке и велел помазать выданным маслом пульсы и сердце, а также приказал, чтобы больному «стиснули как можно крепче мизинцы на руках и на ногах». Если оживет – зовите! Потом врач все-таки пришел. Когда Бенвенуто очнулся, он обнаружил себя «с двадцатью с лишним пиявками на заднице, исколотый, обмотанный и весь искрошенный». Старик Харон с яростью удалился.

Пришли друзья, их было много. Бенвенуто, все еще не веря, что останется жив, высказал им свою волю. Золото, деньги и драгоценные камни, которые у него есть, – все отдать любимой сестре Рипарате, а мастерская пусть останется Феличе. Тот залился слезами, говоря, что ему нужно единственное – чтобы хозяин был жив. Бенвенуто ожил, но ему не становилось легче. Мерзкий старик опять появился в доме, на этот раз с веревками, и все пытался связать больного, чтобы сподручнее было тащить его в лодку.

Излечение произошло странным образом, можно сказать – мистическим. Бенвенуто мучила страшная жажда. Оставшись как-то наедине со старой служанкой, ни Феличе, ни врача не было поблизости, он попросил у нее чистой, холодной воды, чтобы напиться вволю. Старуха служанка подворовывала в доме, боялась разоблачения, и смерть Бенвенуто была ей только на руку. Да пусть хоть обопьется водой со льда, может тогда и приберет его Всевышний – ведь всех уже замучил!

Бенвенуто выпил чуть ли не целую бутыль и уснул. Франческо да Норча вначале обеспокоился, больной сильно пропотел, но, видя, что ему стало лучше, сказал с восторгом:

– О, могущество природы! Она знает, что ей надо! Натура взяла столько воды, сколько ей надо. И если бы ты, – он обратился к врачишке-недоумку, который случился рядом, – вовремя пустил кровь, как о том просил пациент, не было бы этой страшной болезни.

А потом Бенвенуто начало страшно рвать, и с рвотой из желудка «вышел волосатый червь, величиной с четверть локтя; волосы были длинные, а червь мерзейший, в разноцветных пятнах, зеленых, черных и красных; его сохранили для врача, каковой сказал, что никогда не видел ничего подобного». Может, и вышла из Бенвенуто какая-то гадость типа глистов, но в его описании червь выглядит мифическим драконом, которого убил Георгий Победоносец.

Врач да Норча сказал Феличе:

– Теперь все наладится, но не давай твоему хозяину чинить беспутств. Сам знаешь, болезнь была такая жестокая, что соберись мы его соборовать, то могли бы и не поспеть. – А обращаясь к Бенвенуто, он попросил (у каждого своя забота!): – Когда поправишься, сотвори мне Богоматерь своей руки, я буду ей всегда молиться за твое здоровье.

Вот еще интересный способ лечения. Много позднее, когда Бенвенуто уже находился на службе у Козимо во Флоренции, ему попал в глаз «тончайший осколок стали». Он так глубоко вошел в зрачок, что его нельзя было вынуть, и Бенвенуто уже считал, что потеряет правый глаз. Но нашелся хороший хирург. Он положил Бенвенуто на стол, затем «взял двух голубей и ножичком вскрыл им жилку, которая у них имеется в крыльях». Кровь стекла в уголок глаза, что сразу принесло облегчение, а спустя два дня сам осколок вышел, а зрение не только не ухудшилось, но стало еще лучше.

До окончательного выздоровления после избавления от червя было еще далеко, когда пришла тревожная весть из Флоренции. Враги оклеветали Бенвенуто, сказав герцогу, что тот говорил о нем всякие гадости и, более того, собирался вместе с изгнанниками первыми взойти на стены Флоренции, а это уже измена. Теперь герцог клялся, что тут же накинет петлю на шею Бенвенуто, если тот посмеет вернуться в родной город.

Жить с подобным обвинением Бенвенуто не мог. Кроме того, он рассчитывал работать и получать от герцога заказы. Он нанял «пару коробов» и полуживой отправился с Феличе во Флоренцию. Короб – это двухместная повозка с откидывающимся верхом. Какие у них там были дороги, я не знаю, наверное, хорошие, если их строили еще древние римляне, но думаю, что поездка была трудной.

Встреча с сестрой и ее семейством была радостной, все друзья пришли в дом, среди прочих и Пьер Ланди, «который был наибольший и самый дорогой, какой у меня когда-либо был на свете». Описывая родственников и друзей, Бенвенуто всегда скуп на слова. А.К. Дживелегов пишет: «Мы видели, как потрясла его смерть брата. А сестру Липерату (Рипарата) он поддерживал всю жизнь и, когда она умерла, всю привязанность к ней перенес на ее детей. Эта поразительная нежность в буйном, неукротимом Бенвенуто – черта удивительная тем более, что, по-видимому, и в своей мастерской он был отличным, немного вспыльчивым, может быть, немного тяжелым на руку, но добрым и участливым хозяином».