Катарина заняла свое место на бревне, рядом с Есей. Томное выражение ее лица уже давно сошло на нет, но девушка время от времени бросала на Роберта взгляд из-под полуопущенных ресниц. Мужчина улыбнулся ей, когда попробовал кусочек уже приготовленной рыбы. Поблагодарил Катарину за ужин, и та расплылась в мечтательной улыбке.

– Вы зовите меня когда пожелаете, – мурлыкнула Катарина. – Я совершенно безвозмездно буду вам готовить.

– Вот уж спасибо, – хихикнул Гаскон. – Мы как-нибудь сами.

Роберт промолчал, но улыбнулся. Катарина потупила взгляд в костер, носком туфли ковыряя землю. Уля чесала Кукуя за ухом, Еся с Лелькой шепотом переговаривались между собой, а Михей довольно щурился, подставляя лицо прохладному ветерку.

Пора было расходиться по домам. Солнце на прощание мазнуло лучиком по верхушкам гор и полностью скрылось за ними, на деревню опустились сумерки. Откуда-то издалека донесся крик петуха с явной бессонницей, чуть поодаль хрюкали свиньи, мычала корова. Приятно было осознавать, что Отшельники не выживают на кореньях да ягодах, а вполне счастливо живут, имея хозяйство. Да, отдельные личности несчастны, но в целом – деревня отшельников ничем не отличалась от других, нормальных.

Катарина вызвалась помочь Роберту и Гаскону с уборкой, и когда мы с Вероникой уходили, я услышала ее звонкий голос:

– Вы такой сильный, Роберт!

Наверное, мужчина поднял бревно одним пальцем, иначе, с чего такое искреннее восхищение? Оборачиваться я не стала, чтобы посмотреть.

Ночь прошла в раздумьях. Перед внутренним взором мелькали все соседи, которые приходили с жалобами, но мыслями я то и дело возвращалась к Джори. За него мне было очень страшно и очень обидно, а как ему помочь, я не знала. Да и чем? Денег нет, а без золота никто не сделает операцию.

Ближе к утру слышала, как Вероника тихой мышкой крадется на кухню, набирает воду в кружку и уходит в спальню. Я улыбнулась и плотнее закуталась в покрывало, чувствуя, как на сердце разливается тепло. Моя маленькая дочка, мое солнышко… Как хорошо, что у нее есть я.

Вспомнила я и свою маму. Она была низкорослой сухонькой женщиной, часто жаловалась на выпадение волос и сухие губы. Жаловалась она и на лишний вес, которого у нее, разумеется, не было. Папа всегда смеялся, когда начинались разговоры об этом, и называл маму самой прекрасной женщиной в мире. И меня они любили больше всего на свете, даже больше моей бабушки… настоящей бабушки. А потом меня не стало. Или, вернее сказать, не стало их? Нет, так тоже неправильно. Мы есть. И я, и мои родители, просто далеко друг от друга. Я уже не помнила их лиц, голосов, цвета волос, но я точно помнила ту любовь, которой была окружена.

С улыбкой на губах я и заснула, а проснулась от стука в дверь. Неохотно выпуталась из покрывала, прищурилась от яркого солнечного света и поспешила встретить гостей, на ходу натягивая на себя платье.

За порогом стояла улыбающаяся старушка. Одна из тех, что приходили на днях за мазью от болей в суставах. Я ее узнала сразу, так что поздоровалась и пригласила войти внутрь, а сама двинулась к стеллажу. Пока искала глиняную баночку с мазью, остальные осматривала с какой-то гордостью – все мое, я все это сделала сама!

– Вот, пожалуйста, – повернулась я к старушке. – Колени, локти и плечи нужно мазать перед сном и заматывать эти места чистой тканью.

– И как быстро поможет? – бабулька приняла из моих рук баночку, сняла тряпочку и заглянула внутрь. Поморщилась – полынь пахла отвратительно.

– Через неделю будете как новенькая! – заверила я ее, ничуть не сомневаясь в своих словах.

Довольная старушка заплатила мне целой корзинкой пирожков с капустой, на которые тут же положила глаз сонная Вероника. Босая дочка ждала в дверях, пока я провожу гостью, и уже потом утащила корзину на кухню.

Чудесные, еще теплые, пирожки мы запивали молоком, которого оставалось всего полкружки. Нас это не печалило, ведь мы могли заваривать чай, которого у местных жителей не было. Правда, очень хотелось бы отыскать немного сахара – мы с Вероникой его любили.

Могла ли я вообще мечтать, что хоть один день у нас с дочерью будет только для нас двоих? Могла, конечно, но реальность диктовала свое. Не успели мы позавтракать и умыться, как покой наш был нарушен.

– Ой, хозяйка! – женщина, лет пятидесяти на вид, запыхавшаяся и раскрасневшаяся, ввалилась в дом без стука. – Там это… Нюта… Нютка рожает! Помоги, а? Не разродится ведь, вот как есть!

Я так и застыла с расческой в руках. Вероника в это время рисовала, лежа на коврике у не зажженного камина, и тоже отвлеклась на гостью.

– Я не умею… Не умею, – замотала я головой. Нет, Герда меня такому не учила!

– Так ты ж единственная целительница, ну?! – женщина затрясла руками, сложив ладони в умоляющем жесте. – Кто, кроме тебя-то? Дочка моя, она ж молодая совсем, не разродится! Худенькая, маленькая…

Со вздохом я отбросила расческу на столик. Вероника, поджав губки, кивнула мне – она понимала, что ребенку не место там, где кто-то рожает. И пусть она в свои семь лет совершенно точно не знала, как проходят роды, зато она отлично знала, что дети появляются не из капусты.

Я быстро собрала в корзину то, что по моему мнению могло понадобиться для роженицы и ее дитя. С чердака принесла несколько пучков ромашки, ксилиуса, ориганны, и корень финтуса. Все это нужно было залить кипятком, остудить, а после искупать малыша в настое, чтобы он, едва появившись на свет, не подхватил никакую заразу.

Правда, вероятность того, что малыш мог вовсе не родиться, была очень и очень высокой. Сама я, когда рожала, в какой-то момент оказалась на грани смерти, и только сосед Савара, бывший лекарь, которого пару лет назад выгнали из лекарского центра за пьянство, оказался единственным, кто смог помочь.

ГЛАВА 15

В шкафах отыскала острые ножницы, чтобы было чем перерезать пуповину. Обработать их не составит труда – в каждом доме есть спиртное, а если и его не будет, то настой, в котором я буду купать малыша, точно подойдет. Здесь же, в ящике, нашелся моток шелковых ниток, его я тоже бросила в корзину.

Паника подстегивала меня, и я бежала впереди, направляемая отстающей матерью роженицы. Женщина запыхалась, едва мы покинули двор моего дома, и теперь с трудом могла поспевать за мной.

Герда не учила меня принимать роды, но я помнила, как помогали моей дочке появиться