Оставим в стороне повторные браки и познакомимся с новобрачной, которую называют нимфой. Портрет ее легко набросать. Очень юная, часто pais, она вынуждена в один миг оставить игрушки своего детства. Parthenos, разумеется. Кто возьмет лишенную девственности девушку? Довольно дикая. Первое время после свадьбы станет для нее периодом одомашнивания. Обязательно thygater-своего-отца Благонравная korè, она знает о мире только со слов своих близких (в идеале — ничего не знает); она несовершеннолетняя, зависимая, не владеющая собой. Она целиком зависит от отца, которому вдвойне обязана жизнью, поскольку он мог отказаться от нее в момент рождения. Мать особенно требовала от нее быть благоразумной. Юная. Но что имеется в виду? Навсикая подобно «ростку», то есть еще растет. Девушка, которую Гесиод рекомендует брату в жены, должна быть невинна, чтобы внушить ей мудрые принципы. Жене Исхомаха (глава 4) не было пятнадцати, когда она вошла в его «дом». Нет пятнадцати, значит, четырнадцать? По нашим сегодняшним понятиям это весьма юная девушка, скорее девочка. Если следовать советам тех, кто размышляет об идеальном устройстве общества, — Аристотеля и Платона, — подобный возраст является несколько преждевременным для брака: девушки созревают от шестнадцати до двадцати лет. Аристотель рассуждает как врач и опасается любых повреждений, могущих повлиять на потомство будущей матери в слишком скороспелом браке (но когда начинается созревание, если в брак рекомендуют вступать с шестнадцати лет?): слишком молодые (и слишком старые) родители рожают, по его словам, дебильных детей, к тому же он полагает, что слишком юная нимфа может излишне пристраститься к коитусу. В отрывке из «Политики», посвященном этому вопросу, он приводит ответ оракула жителям Трезена, обеспокоенным гибелью детей младшего возраста и их матерей. Оракул, очевидно, знакомый с брачными обычаями, ответил трезенцам в своей обычной манере, то есть двусмысленно: «Не вспахивайте молодое поле», — что Аристотель комментирует так:

«Вспахивать» — мы уже слышали этот глагол из уст отца новобрачной, когда тот советовал будущему зятю: «Отдаю тебе эту девушку, чтобы "вспахать" ее законными детьми», — а также в комедии о любовных приключениях женщин. И мы уже указывали на параллель, которую комедия проводит между сельскохозяйственными терминами и мужской сексуальностью, между женскими половыми органами и полем или садом. Итак, выслушав ответ оракула, трезенцы поняли, что им не только запрещено «вспахивать», но и «ранить юных дев» (совокупляясь с ними), в том смысле, что они не принесут больше плодов. Следовательно, надо прекратить брать в жены слишком юных девушек. Если сегодня известно, что крайнее понижение детородного возраста отнюдь не способствует плодовитости женщины, то каков же возраст тех девушек, которым вредит сексуальный акт?

Каков возраст девственницы Гиппе, для которой ее родители просили покровительства Артемиды, «чтобы день ее свадьбы [ее gamos — брачная ночь] мог стать днем ее материнства», и которая «любит еще играть в бабки»? Каков возраст Тимареты, посвящавшей той же Артемиде

Бабки, тимпан, мячик, детские игрушки, волосы, одежды... Эти девственницы посвящают Артемиде, богине детства, предметы, символизирующие их состояние. У греческой нимфы нет отрочества, она покидает мир детства ради мира взрослой сексуальности и делает это, все еще оглядываясь назад, потому что знает только мир детства. Нигде в греческой литературе этот переход не описан лучше, чем у поэтессы Эринны:

Жизнь греческой девочки прекращается в тот момент, когда она становится женщиной. От ребенка к супруге, минуя подростковый период, который проживают мальчики. Она оставляет свои детские занятия и становится хозяйкой «дома», свои детские игрушки меняет на ложе мужчины.

Итак, нимфа, подобно эромену[71], является ребенком, но историку важно не только установить, в каком возрасте нимфа вышла замуж, но и выяснить не совсем привычный нам смысл сексуальности новобрачной. Для этого следует изучить законы о брачном возрасте, существовавшие в различных городах Греции.

В Тасосе, например, решили после войны поддержать сирот, снабдив мальчиков военным обмундированием, а девочек четырнадцати лет приданым, выделенным из общественных фондов. Значит, девушки Тасоса могли выходить замуж в этом возрасте. Также города принимали законы, касающиеся девушек, которых отцы не отдали замуж по завещанию и не имевших братьев. Когда «дом» попадал в женские руки и девушки оказывались на брачном рынке с полным наследством, именно город предписывал им выйти замуж за одного из их родственников, после того как брал на себя за них ответственность. Афиняне решили, что эта процедура будет проходить, когда девочке исполнится четырнадцать лет. Но в Кортине, критском городе, брачный возраст устанавливался с двенадцати лет. Нам следует учитывать тот факт, что греки пользовались инклюзивным способом вычислений, добавляя к числу единицу, и поэтому их четырнадцать и двенадцать соответствуют у нас тринадцати и одиннадцати. Так, например, считалось, что Олимпийские игры проходят каждые пять лет, а на самом деле каждые четыре года. Тринадцать и одиннадцать лет — это очень рано.

Девочка все еще играет в бабки, а ее «сердце все пропитано сладостной беззаботностью». Когда она попадает в чужой «дом», ей «все кажется странным», включая супруга. «И вот жене, вступая в новый мир, / Где чужды ей и нравы, и законы, / Приходится гадать, с каким она / Постель созданьем делит», — говорит Медея Еврипида. Чтобы представить себе состояние, в котором оказывается ребенок, вошедший в свой новый «дом», вспомним слова «превосходного мужчины», Исхомаха из «Домостроя» Ксенофонта. О своей новой жене он говорит: «...Когда она уже привыкла ко мне и была ручной, так, что можно было говорить с ней... я смог начать ее образование». Девочка, не достигшая пятнадцати лет в тот момент, когда пришла к нему в дом, была парализована страхом. Сколько же времени она молчала?