– Итак, гражданка Марьянова… – раскрыл папку Сорин. – Что можешь рассказать о Грюмине? Что знаешь о нем?

– Да мне он пофиг, чтобы о нем знать! – огрызнулась она.

– Ну, как же… вы на одном курсе учились.

– И что? На курсе все в группы по интересам собираются.

– А Грюмин с кем в группе состоял?

– Ни с кем. Обособленно держался или, скажем, со всеми одинаково ровно. Хотя… – Накрашенные вульгарной помадой губы Зои искривились в многозначительной улыбке. – Ну, общался он с Оскаром, тоже наш однокурсник. С Валеном, с Романом видела его, это ребята с философского… Да что я запоминала, с кем он контачил?

Само собой, Оскар запомнился ребятам не только редким именем, больше отпечатался в памяти идиотизмом. Что бы ни сказали Вениамин или Женя, он сначала глупо хихикал и подсмеивался, а потом отвечал с ухмылками, и так на каждый далеко не смешной вопрос, на каждое замечание. То ли обкуренный, то ли идиотизмом болен, то ли это психологический зажим – неважно, ему к врачу надо в срочном порядке.

– А почему ты упомянула Оскара с двойным смыслом? – поинтересовался наблюдательный Вениамин.

– Да он какой-то скользкий, гниловатый, немножко трусливый, а каждый ищет себе подобное, люди сходятся только по интересам.

– Ну и по каким интересам сошлись эти двое?

Девушка взяла паузу, вероятно, искала правильный ответ, для себя правильный, следовательно, есть то, что способно навредить ей.

– Ладно, можете не отвечать, – сказал Женя, снова перейдя на «вы».

– Да я и не знаю ничего такого, просто… – снова замялась она.

– Если что-то вспомните, мы ждем ваших показаний. Идите.

Будущий юрист не сразу поднялась с места, она явно пришла в замешательство, ведь между ними осталась недосказанность. Однако она ничего не сказала, поднялась и ушла.

– Ты уверен? – промямлил Вениамин. – Она готова давать показания.

– Зоя в уме искала, что бы такое нам соврать.

– О, да ты психолог, – скептически ухмыльнулся Веня.

– Вовсе нет. Просто я вижу, когда хотят соврать, опыт, Веник, – сын ошибок трудных, как сказал великий классик. Правда, опыт небольшой у меня, но хватает, чтобы заметить, как бегают глазки, дергается губа и пальчики напряженно трут коленку. Пусть с ней Павел Игоревич побазарит.

– А если она подготовится к тому времени?

– Павел Игоревич лучше нас раскрутит ее, а мы с тобой можем только навредить дальнейшими расспросами. Зови следующего студебеккера. Как они мне надоели…

– Мне не меньше. У нас еще шесть особей.

Гости были приятно удивлены, попав в зал.

Кафе? Скорее, это стильный ресторан, только компактный, под старину в викторианском стиле, причем интерьер не выглядел дешевой подделкой. Городишко маленький, первое чисто визуальное впечатление – заурядный, застрявший между прошлым и будущим. Здесь как бы ничего не может быть качественного, но мнение у гостей города переменилось после краткого устного обзора Леонида. Оказалось, здесь можно отлично отдохнуть на базах, где все удовольствия от охоты до рыбалки за сравнительно небольшие деньги. Есть музеи в старинных особняках, свое телевидение, зимний сад и оранжерея с редкими растениями, куда пускают посетителей, да много чего интересного.

Между делом Леонид заказал фирменные блюда из мяса и рыбы, салаты, сбитень петровских времен и водку – как без нее? А пока официанты крутились вокруг них, накрывая на стол, он предложил выпить за знакомство, а закусывая, дал отмашку Диме:

– Начинай. Мы слушаем.

– Сейчас подумаю, с чего начать… – вытирая салфеткой губы, произнес тот. Потом достал из нагрудного кармана джинсового жилета паспорт, из него вынул фото и положил на стол. – Это моя сестра Аленка.

Павел, затем Феликс изучали фотографию, с которой им улыбалась юная синеглазая красавица с вьющимися волосами цвета нежной соломки, из которой делают дорогие поделки. Не всякая красота бывает очаровательной, чаще она холодная и отторгает, Алена – не этот случай.

– Необыкновенно красивая, – выразил общее с Феликсом мнение Терехов. – Божественная, ангельская красота.

– Знаете, она еще и очень хорошая была, наша с мамой радость, – продолжил Дима. – У нее все получалось легко – и учеба, и музыка, Алена прекрасно играла на пианино и пела… да все получалось у нее, все! Любили ее соседи, учителя, друзья… Юра любил, это ее парень, они планировали заработать денег на свадьбу… Алену нельзя не любить, она была как свет. Три года назад я служил в армии по призыву, однажды позвонила Аленка, она плакала…

* * *

– Димочка… Димочка…

– Что? Что случилось? – испугался я, потому что сестра не имела привычки плакать, да и повода к слезам у нее никогда не находилось, только в детстве, когда я специально дразнил ее. – Аленушка, ты пугаешь меня. С мамой?.. С дедом?..

– Нет… Илья… Он… он…

Илья, Юра, Алик и я дружили со школы, инициатором был Грюмин, учились мы в разных классах, а с остальными ребятами дружили с сопливого детства, жили рядом. Каким он был? Услужливым, хотя никто об услугах не просил, Илья сам вызывался помочь даже нашим родителям, если те нуждались. Однако многие его считали заносчивым, мажором местного розлива, мамочка Ильи, всем известная стерва, обслуживала таких же стервятников, умные люди с ней предпочитали не иметь никаких дел – могла подставить. От нее убегали мужики в штанах и рубашке без чемоданов, бросив все нажитое непосильным трудом, лишь бы не видеть Элеонору Геннадьевну никогда.

А Илья вжился в компанию, держал себя на равных, вот только девчонки его почему-то не любили, включая Аленку. И не могли объяснить, в чем причина отторжения, их перекашивало, когда он появлялся, а ведь парень внешне очень и очень, к тому же всегда с деньгами, на колесах. Вероятно, думали мы, из-за маменьки от Илюши шарахались девочки.

– Да говори же! – рявкнул я в трубку. – Алена! Быстро! Меня сейчас позовут, я обязан бежать на сбор, отключусь и не услышу! Ну!

– У Тани был день рождения, – взахлеб заговорила Алена, давясь слезами. – Он что-то подсыпал мне в… в… не знаю… может, в шампанское… или в чай… Я отключилась… а очнулась… а он рядом лежит… у него дома… Дима, я не могу, мне так противно… и так плохо… меня все время тошнит… когда на улице кто-нибудь идет и от него воняет его парфюмом… Дима, что мне делать?..

Я не ругался, совсем не ругался, в нашем кружке было не принято, но ударил кулаком в стену и выругался от физической боли, внутри все горело. Стоять не мог, ноги подкосились от одной мысли, что мою сестру эта подлая мразь… Если мне было так плохо, каково же сестре? А я родной брат, защитник, но, черт возьми, так далеко! Знаете, я заплакал. Присел на корточки у стены, задавил эмоции и старался ровным голосом поддержать ее:

– Тихо, тихо… Не надо, не стоит он твоих слез. Аленушка, обещаю, я приеду, и эта мразь будет искать у меня пятый угол… кровью харкать будет… Обещаю. Веришь мне? Не слышу, веришь?