Пока кузнец работал, Бэнкэй принялся толковать людям сутры и другие сочинения. Язык-то у него всегда был хорошо подвешен! Он смешивал правду и выдумку, рассказывал всякие небылицы об Индии, Китае и японском дворе. Люди слушали его с интересом. Так прошло немало времени. И вот, когда прошло сто дней, мечи были готовы. Бэнкэй взял их и сказал кузнецу: «Ну, пошли вместе. И ты, и я получим вознаграждение».

Никакой человек не мог бы удержать в руках такие тяжёлые мечи, а Бэнкэй взял их и пошёл. Они подошли к каким-то воротам, сработанным по-китайски. Бэнкэй сказал кузнецу: «Подожди здесь немного. Я пойду поговорю, и ты тут же получишь своё вознаграждение».

Он вошёл в ворота, перепрыгнул через глинобитную стену и пропал.

А кузнец всё ждал: вот сейчас, сейчас, — и ему даже в голову не приходило, что что-то не так. И только когда день стал клониться к закату, кузнец поведал о случившемся вышедшему из дома человеку. Тот обругал его: «Ты с ума сошёл? Или, может, ты вор? Тобой овладел злой дух?»

В страхе кузнец вернулся домой, он был жалок.

А Бэнкэй совсем в другом месте рассуждал сам с собой: «Мечи у меня уже имеются. Но без чеканных металлических украшений они выглядят неприглядно. Отправлюсь-ка я в дом Китинайдзаэмона Нобусады на Пятой улице, пусть он сделает!» Бэнкэй пришёл к нему и сказал: «Господин Комацу[236] велел мне выбрать самого умелого чеканщика. Постарайся и сделай получше. Сам господин Комацу приказывает тебе».

В те времена получить приказ семьи Хэйкэ и сделать работу небрежно было немыслимо, поэтому мастер сделал всё быстро и хорошо, и снова всё вышло точно так, как хотелось Бэнкэю.

Накладка под обмоткой рукояти меча-тати была сделана в виде тигра в зарослях бамбука, накладка меча-катана — в виде пиона и льва, и узорные окантовки, и шайбы гарды[237] были выполнены безукоризненно.

— Что ж, пошли, Нобусада. Придём к господину Комацу, расскажем о твоих трудах-стараниях, получишь вознаграждение, — сказал Бэнкэй, и они отправились вместе.

«Может, взять с собой человека, чтобы он нёс этот благородный меч и поясной меч?» — предложил чеканщик.

Но Бэнкэй грубо ответил ему: «Ещё чего! Чтобы благородный меч господина нёс простолюдин!»

Мастер не решился возражать, и Бэнкэй пошёл позади него. Бэнкэн приговаривал: «Какова работа! Замечательная работа! Каков мастер! Замечательный мастер! Давай покажем кому-нибудь прежде господина. Давай и вправду так сделаем. У меня есть друг — первый знаток во всей Японии. Я ему покажу и сразу вернусь».

Он оставил мастера ждать на дороге, а сам побежал куда-то и пропал в неизвестном направлении.

Нобусада ждал: вот сейчас, сейчас… Но вот стало уже смеркаться, а когда сделалось совсем темно, он отправился к господину Комацу.

«Не понимаем, о чём это ты», — ответили ему.

«Это конец! Позор мне!» Мастер насилу добежал до дома.

Бэнкэй размышлял: мечи-то у него есть, но как быть без доспехов? И вот что он придумал. Он отправился к Сабуро Саэмону Ёсицугу с Седьмой улицы — мастеру, делавшему доспехи, и сказал так: «Меня послал господин Минамото-но Ёримаса, глава государевых конюшен[238]. Господин велел: „Для несения службы мне необходимо всё то, что надевают с хитатарэ. Чёрный доспех[239], наручи, поножи[240]. Пусть Сабуро всё быстро сделает и преподнесёт мне“. Господин специально послал меня, чтобы приказ был исполнен».

Начиная с плетения доспеха, всё было сработано точно так, как хотел Бэнкэй. Наручи, украшенные изображением дракона в облаках, поножи, отшлифованные как сандаловое дерево, — всё сияло, Бэнкэй сказал: «Ты хорошо поработал, но если доспехи окажутся слишком тяжёлыми или слишком лёгкими, нам несдобровать. Я примерно знаю вес доспехов, какие заказывает господин, так что сначала примерю на себя».

Он завязал наручи и поножи, надел доспех, крепко пристегнул плечевые ремни, завязал пояс, на пояс повесил меч длиной больше пяти сяку, крестообразно к нему вставил меч в три сяку и три суна, кинжал в девять сунов пять бун засунул за пояс с правой стороны, потом легко вытащил длинный меч и выбежал на площадку для игры в мяч.

«Мне кажется, что доспехи немного тяжеловаты. Когда доспехи тяжёлые, и двигаться в них тяжело. Ну-ка попробую для начала пробежаться», — крикнул Бэнкэй, и как был, в туфлях на высоченных подставках, перемахнул через глинобитную стену в восемь сяку и то ли взлетел на небо, то ли уполз под землёй. В общем, убежал, а куда — неизвестно, так и пропал.

Мастера же только глубокой ночью во сне озарило, он воскликнул: «Конечно же!» — но делать было нечего, мастер был ужасно возмущён.

А Бэнкэй между тем думал уже совсем о другом. То, что он нарушил заповедь «не воруй», — это низко, ведь перед буддой он поклялся её исполнять. Правда или нет, но он слышал, что есть знаменитый в столице и в провинции богач Ватанабэ-но Минамото-но Муманодзё Юкихару. Бэнкэй решил пойти к нему и попросить у него средств расплатиться с тремя мастерами. Бэнкэй надел доспехи, натянул наручи, надел поножи, опёрся о длинный меч и отправился во владения Юкихару. Со всех четырёх сторон вокруг них были выкопаны глубокие рвы, возвышались башни, тут и там были вбиты колья с заградительными верёвками, сделаны засеки. «Тут и схватить могут», — подумал Бэнкэй и покрепче сжал оружие.

Однако на Бэнкэя никто не обращал внимания, и он потихоньку шёл по песчаной дорожке сада. Приблизившись к веранде, он увидел Юкихару. На фиолетовую одежду с рисунком у него была надет костюм «опавшие листья» — верх золотисто-коричневый на жёлтой подкладке, за пояс широких штанов засунут длинный меч, отделанный золотом. «Я так и думал», — произнёс про себя Бэнкэй. Копья и длинные мечи стояли в ряд, видимо, как раз сейчас заканчивалась пирушка, к разным рыбным закускам подавали выпивку, стучали кости сугороку[241]. Бэнкэй сказал: «Этой весной я отправляюсь учиться в Кумано. У меня кончилась еда. Пожалуйста, пожертвуйте мне один из ваших складов».

Юкихару рассердился: «Это ещё что? Эти послушники — никакого благочестия в них нет, в платье они одеты или в рясу, а только увидят стол, тут же научаются клянчить еду и выпивку. Но такого до сих пор не бывало! Ты носишь оружие и просишь у меня склад. Наверное, ты способен напасть ночью и ограбить? Разве ты не молодой воин? Схватить его! Связать!»

Мусасибо ответил: «Что за странные речи! Разве вы подаёте по одежде? Да какая разница,