– Зачем?

– Затем, чтобы реже применять оружие. Гуманизм! – Полковник снова рассмеялся жутковатым смехом и вытер тыльной стороной ладони губы.

А я вспомнил, как этой самой рукой он сегодня утром забил до смерти Тэга.

– О пользе виртуальности мы с тобой в следующий раз поговорим, – отсмеявшись, сказал полковник. – А пока я хочу, чтобы ты понял, что здесь, – он стукнул указательным пальцем в столешницу с таким звуком, как будто это был не палец, а средних размеров молоток, – здесь мы воспитаем этих детей. Мы открыли тайну их появления, и мы не остановимся. Мы очень близки к успеху.

Полковник медленно, покачнувшись, встал, внимательно посмотрел на меня и загадочно произнес:

– У тебя, кстати, тоже кое-что могло бы получиться.

Мне неудержимо хотелось спросить полковника, зачем его люди ковыряли ломами пустоту и как могло получиться, что когда она (пустота) упала, дрогнули стены и загудела под ногами земля. Однако я понимал, что на сегодня им сказано более чем достаточно и лишние вопросы его только разозлят. Поэтому я попрощался и решил ждать следующего дня, а тем временем хорошенько поразмыслить, как отсюда можно бежать.

Но стоило мне сосредоточиться, как на галерее раздались шаги нескольких человек, лязгнул засов, дверь в мою камеру снова отворилась, и на пороге появилась Анфиса.

Она держала в руках подушку и белую фаянсовую чашку с отбитой ручкой. Вместо джинсов и свитерка на ней был русский сарафан.

Обожженный, который стоял сзади, подтолкнул девчонку и сказал:

– Чего застеснялась? Заходи.

Когда Анфиса вошла, Ратмир отошел в сторону, и тогда, закрывая собой весь проем, на пороге снова появился полковник.

– Слушай внимательно, рюкзачник Кошкин, – сказал он, упираясь руками в верхнюю часть дверного косяка и наклоняя под ним голову. – Если через две недели она не будет беременной, в новом мире для тебя места не найдется. Ну разве что два метра глины в соседнем лесу.

Через секунду дверь за ним захлопнулась, и пламя свечей метнулось в сторону. Мы остались одни.

Тяжелые деревянные двери закрылись, и мы остались одни. Анфиса бросила принесенную с собой подушку прямо в центр двуспальной кровати и села на стул. Она была измучена, но жива и, по-видимому, цела. Мы столько натерпелись с этой девчонкой! Больше всего мне хотелось броситься к ней и обнять, но после того, что сказал полковник, я побоялся это сделать. А вдруг Анфиса истолкует мое движение неправильно и решит, что я тороплюсь исполнить приказ Бура сделать ее беременной? Поэтому я сел на кровать напротив девчонки и осторожно спросил:

– Как ты?

– Бывало и хуже, – ответила Анфиса хрипло.

– Простыла? – спросил я.

– Я не простужаюсь, – ответила она все тем же хриплым, севшим голосом, – я закаленная. Так, голос сел. Покричала чуть-чуть.

Снова повисло молчание. Толстые свечи оплыли уже наполовину, но освещали комнату достаточно хорошо. Анфиса сидела, поставив ноги вместе, одну к другой. Русский сарафан, в который ее зачем-то переодели, закрывал ноги почти до щиколоток, видны были только испачканные кроссовки. Удивительно, как одежда диктует позу и даже манеру поведения. Одну руку Анфиса держала на столе, другая спокойно лежала у нее на колене. Как на портретах девятнадцатого века.

– А тебе идет сарафан! – неожиданно сказал я и засмеялся.

– Точно? – спросила она.

– Точно! – ответил я, продолжая смеяться. – Конечно, точно.

– Так что, и косу надо было заплести? А то я отказалась, – нахмурилась Анфиса.

– Не знаю… – Смех становился неудержимым. – Может, и стоило! Прости… это… нервное…

– Дурак ты, Кошкин! – сказала вдруг Анфиса, потом оглядела себя со всех сторон, приподняла руками ткань сарафана и уставилась на сине-красный узор посередине. – Пипец! – сказала она задумчиво. – Кажется, так мы говорили в детстве?

– Да! Так! – отвечал я, вытирая обеими руками слезы. – Извини… Всё… Всё… Сейчас я успокоюсь…

– Пипец, он, как говорится, и в инкубаторе пипец! – все так же задумчиво сказала Анфиса и вдруг, взглянув на меня, не выдержала и тоже захохотала.

Мы смеялись долго, со слезами и причитаниями, а когда успокоились, я взял чашку, подошел к входной двери и приставил чашку к двери, а ухо к чашке.

– Ты чего, Кошкин? – спросила Анфиса.

– Хочу убедиться, что там никто не стоит и не подслушивает. Бежать нам надо, Анфиса! Бежать! И чем быстрее, тем лучше, – сказал я громким шепотом, отходя от двери.

– Есть и другой вариант, – как всегда, решила поспорить девчонка.

– Какой? Остаться здесь и рожать детей-суперменов?

– Нет. Убить полковника.

– Ты с ума сошла! Нам нужно бежать и рассказать все тем людям, которые смогут его остановить. Пока не поздно. Ты знаешь, что он задумал?

Я пересказал ей все, чем сегодня поделился со мной полковник.

– Он мирового господства захотел. Ты представляешь, что он сделает с тихими, когда у него появится настоящее оружие? И это еще не самое худшее. А если он из тихих станет делать дерганых и не простых, а патологических убийц, преданных лично ему? Наделает, сколько захочет. Армию. Миллион, два, десять. Десять миллионов убийц.

– Ну вот мы его и остановим, – упрямо повторила Анфиса. – Убьем.

– Да как? Как ты его убьешь? Без оружия и сидя в камере…

– А как ты убежишь? – парировала Анфиса.

– Можно придумать. Поговорить, например, с тем молодым охранником, который побледнел, когда Бур… Когда он… – У меня снова перехватило горло.

– Никто с тобой разговаривать не будет. Бур не зря устраивает показательные казни. Запугивает. Они все его боятся. Даже Антон его боялся. Хотя и ненавидел. И пошел на риск только ради меня.

– Расскажи, что тогда произошло, – попросил я. – Расскажешь?

– Расскажу. С чего начать? В апреле Чагина взяли на работу в Сектор. В отдел «Прыгающий человек». Дали ему громадный дом в Воронцово, непонятно, за какие заслуги. А я работала у него секретаршей. Чагин вначале приехал один, а потом вызвал жену с ребенком.

– Вику и Лешу?

– Да, а ты откуда знаешь? Пардон, забываю, что ты рюкзачник и бывал у них, – сказала Анфиса. – Вот. А потом Леша потерялся, его вроде какие-то бандиты хотели на органы разделать, но бандитов убил Адамов.

– Адамов! – воскликнул я. – В Секторе?

– Да, в Секторе.

– Но что он там делал?

– Слышал такую песенку: «Мяу-ши! Мяу-ши!.. Тебе мои мя-ки-ши!..»?

– Ну, слышал, конечно. Катька-мегавспышка. Кто ж ее в Секторе не знает! Пол поменяла. Стала страшным мужиком. Жуть! – Я помотал головой, как будто съел половину лимона.