– А как они живут? В плане ограничений? – тут уже вступил Вадим.

– Нет каких-то особенных ограничений. Таких, как, например, наши христианские заповеди. Но есть правила, которых они придерживаются. Здесь и правильное поведение, куда входит не лгать, не убивать, не воровать, не принимать дурманящих веществ. Правильный образ жизни. Тут нужно следить, чтобы люди не совершали дурные поступки, пытаться их останавливать. Очень важное значение имеет правильная речь. И не думайте, что это запрет на всякие там ругательства. Это само собой разумеющееся. Но нужно избегать эмоциональной речи. И еще раз повторюсь: полная гармония – это полное равнодушие.

– Как это все запомнить? – вздохнула Рита.

– Все приходит само собой. Все в автобус. У нас еще будет время разобраться. Впереди столько храмов.

Марго

Феликс не суетился, раскладывая их багаж в просторном джипе, помогая усаживаться ей и матери в салон автомобиля, забирая на руки то одного, то другого малыша. Не было в этом никакой показухи, не было неправды. Как будто он встречал собственную семью с отдыха. И даже не сказать, чтобы давно не виделись. Ну, может так, пару дней. Ездили родственников навестить. И не сказать, чтобы у семьи был период романтических отношений. Ровно и естественно. Вот только этот взгляд! Сев за руль, он обернулся и опять долгим и теплым взглядом посмотрел на мать, а она все не спускала с него своих глаз. И было в них все: и любовь, и преданность, и благодарность, и надежда.

Наконец Феликс повернулся к Марго.

– Я рад, что вы приехали. Зови меня просто Феликсом. И на «ты».

Обернувшись, он завел мотор, и они поехали в свою новую неизвестность.

Да, собственно, как они жили в Королеве? Небольшая двухкомнатная квартира на четвертом этаже старой хрущевки. В гостиной – родители и малышня, в восьмиметровке – Марго. Дом без лифта. И каждый раз стащить коляски, затащить коляски. На молочную кухню перед работой за детским питанием забегал отец, Маргарита должна была опрометью нестись из школы, чтобы выпустить мать погулять с колясками, одной ей было не справиться.

Малышня попалась орущая, спали они, видите ли, только на улице. Мать валилась с ног от усталости, не знала, за что хвататься, и еще больше переживала, что годы уходят. Она сдала, постарела, никому не нужна. Марго никак не могла понять. Как это – никому? Отец никогда на чужих теток не засматривался. Да он вообще был немного не от мира сего. Про таких говорят – безвольный. Или мать так говорила? Ну да, она и говорила. И в голову детям вдалбливала. А каково это слушать? Марго выработала свою схему. Если родители начинали лаяться при ней, хлопала дверью в свою комнату или выбегала вон из квартиры с криком: «Надоели! Что это за дом, где все орут!»

А когда мать начинала жаловаться по дружбе, опять же перестала ее поддерживать:

– Никто тебя за него не гнал.

– Так сложилось.

– А детей зачем так тяжело рожала? Смысл где?

– Не подумала, что так тяжело будет. И потом двойня.

– От ЭКО всегда двойня.

– Нет, это наша личная двойня, ЭКО тут ни при чем. У папы в роду были двойни. Вот и… Ну и ладно. Мартышки, они же хорошие.

– Да уж, когда спят.

Мать начинала хлюпать носом, и Маргарита понимала, что на ее шее вся семья. А отец? Она никогда не могла его понять. Он кого-то в этой жизни любил? Если любил, то почему не боролся? Как можно было допустить, что жена уйдет к другому? Так не бывает! С тремя детьми не уходят? А вот получается, что уходят. Но он так был раздавлен этим фактом, что даже и возвращать их не стал. То есть те жалкие попытки борьбой было назвать никак нельзя.

Ну приехал бы, набил Феликсу его красивую морду, запил бы наконец. Попытался бы повеситься. Марго бы поняла. Но просто позвонить по телефону и высказать: «Ясно. Вот ты, стало быть, какая». Это было уже чересчур.

К удивлению, Феликс жил в собственном доме. Не то чтобы дворец, дворцы мы по телику видали, но добротный двухэтажный дом. Это потом уже стало понятно, что не было в том доме уюта, женской руки. Холостяцкая берлога. Комнат вроде много, а занавесок на окнах нет. И картин на стенах. Зато головы зверей, как в охотничьем хозяйстве. При этом очень чисто. Видимо, кто-то приходил убираться. Мартышки от такого благолепия горохом расползлись по полу. Пошли они поздно, поэтому с удовольствием еще передвигались на четвереньках.

– Ой! – вскрикнула мама.

– Все чисто. Я готовился. Ну что, дамы? Пойдемте, я покажу вам дом, а дальше побегу на работу. Вы уж тут сами располагайтесь. Вечером – праздничный ужин. Не против?

Автобус

Разные семьи

– В Москву мы переехали, когда я оканчивала школу. Феликс в городе большая шишка, известный человек. У него свой устойчивый бизнес. В Москве давно филиал работал, но ему нравилась Уфа, он там родился. Родители, сестра старшая, он очень семейный такой. Семья военного. Вечные гарнизоны. И осели в родном городе. Для него это было важным. А тут вдруг… Маргарите нужна хорошая школа. Это я начала олимпиады выигрывать. И, кстати, про олимпиады… Тоже его инициатива. Раньше просто школьные были, а он объяснил, что нужно выходить на новый уровень. Район, город. А я все брала. Вот он и решил: нужно в Москву перебираться. И девочкам хорошо бы в Москве учиться. В Уфе все равно не было ни тех институтов, ни тех возможностей.

– То есть это он тебя и в институт определил?

– Стоп-стоп. В институт я сама поступала. Как победительница олимпиад. Ну да, он понял, что я в математике шарю. У него же тоже техническое образование. Так что школу я оканчивала уже в Москве. И сразу в Бауманский поступила.

– А почему не в МГУ?

– Сдрейфила. Съездили на день открытых дверей. И спасовала я, если честно. Хотя Феликс уговаривал. Репетиторов мне оплачивал.

– Значит, хороший мужик.

– Мразь он. И не лезь ты мне больше в душу. Без тебя тошно. Ненавижу их всех.

Марго отвернулась к окну и надела наушники. Матвей никак не мог понять эту девицу. Ясно, что вся душа у нее изломана. Парень постоянно метался между ненавистью к ней и какой-то непонятной нежностью и жалостью. Бывают же такие люди неровные! Он привык к отношениям простым и понятным. С детства рос любимым ребенком. Не сказать, чтобы родители его баловали, но как-то безмерно ему радовались, и он всегда это точно знал. А еще точно знал, что они любили друг друга. Вот просто жить друг без друга не могли. Хотя и ссорилось, и иногда прямо круто. Как-то мать начала колотить посуду, доставала из посудного шкафчика тарелки и трескала ими об пол. А отец говорил:

– Молодец! Давай! Еще! И еще!

Матвею тогда было лет семь. Он стоял в дверях кухни и с любопытством наблюдал за этой картиной. До сих пор в глазах стояла картина: отец спокойно сидит на стуле и подсчитывает, сколько тарелок грохнула мать. В итоге всем стало смешно. А на следующий день дружно поехали в ИКЕА и купили новый сервиз.