– Все равно. Все тут на один вкус.

– Вы не правы. Нужно привыкнуть.

– Нет уж, мы лучше домой поедем. – Все уже привыкли к юмору Инессы, и основная часть группы соглашались с ней.

Кира с Лизой пытались поесть побыстрее, чтобы все же успеть заскочить в сувенирную лавку. И пусть Яна уверяет, что им это не нужно, у женщин был свой собственный взгляд. И где тут три тысячи пятьсот видов рыбы? Хотелось уже выть от этой еды, которая имела абсолютно одинаковый вкус… Или безвкусие. И какой-то противный запах. Что за чушь! Но Лизе она пахла моргом.

– Как будто ты была в морге! – удивился муж на ее замечание шепотом.

– Представь себе, была. У меня сосед был патологоанатом. Вот как-то провел нас в свои «святая святых».

– И как?

– Ужасно. Пулей выскочила. Но тот запах преследует.

– Или ты себе его додумываешь?

– Конечно, но какая-то основа осталась. То есть как химик я понимаю, что это всего лишь формальдегиды, но мне от этого не легче. Пахнет мне трупами, и все тут.

Вадим беззлобно и неторопливо спорил с Сашей. Вообще у мужчин вошло в привычку обмениваться взглядами и вкусами, мягко друг другу доказывать, что вообще-то имеет место абсолютно другая точка зрения.

– А как вам Бертолуччи? Как раз вспомнился его шедевр «Под покровом небес», – сказал эстет Саша.

– Вроде бы там Танжер?

– Да, но вот эта фраза про туристов и путешественников. Помните? «Турист сразу думает о возвращении, а путешественник может и не вернуться».

– Да, глубина небывалая. Спасибо, что напомнили. Для меня эта фраза сейчас по-другому звучит. Вот что значит абсолютный гений. А вот как вы, Саша, относитесь к Шукшину? Я просто очень его люблю, интересно ваше мнение.

– Как ни странно, тоже долго считал его абсолютным гением.

– А сейчас?

– Эмиграция ломает людей, меняет вкусы.

– То есть вам теперь не нравится про петухов и поломанные судьбы? Мне кажется, это как раз про вас.

– Вадим. – Лиза в который раз пнула мужа ногой под столом. Но что делать? Они теперь уже из разных миров. Даже и на Шукшина уже разные взгляды.

Саша рассмеялся на не очень тактичное высказывание Вадима.

– Нет, не то, совсем не то. Я же много читаю и очень люблю мемуарную литературу. Он же выдающимся был! Его учитель Ромм сказал: «Гений! Просто гений». Ромм! Сам! А это говорит о многом. Гений. Прекрасный писатель, не очень хороший актер и, на мой взгляд, посредственный режиссер. Я, знаете, сегодня много очень раздумываю, рассуждаю. Рад, что Кира со мной, мы много разговариваем друг с другом. Ну, это мое мнение про его режиссуру, оно может быть ошибочным. Хотя сейчас задумываюсь, может, потому ему и снимать запрещали, понимая, что не очень-то он и талантлив. Как вы, Вадим, относитесь к фильмам, сегодня снятым с полок и объявленных шедеврами? Разве все они шедевры? Ведь какие-то из них откровенно слабые, и совершенно справедливо их положили на полку. Вы не согласны со мной?

– Есть такое дело, соглашусь. А то иногда мне кажется, что либо я устарел, либо ничего не понимаю.

– Да ладно, если тут кто-то что понимает или в чем-то разбирается, то это наше поколение. И, к сожалению, дальше будет только хуже, помяните мое слово. Да, так к Шукшину. Здесь другое. Это мое личное, никакой прямой связи с его творчеством. Мы же с возрастом становимся обидчивее, ранимее. Особенно те, кто живет в эмиграции. В тех самых мемуарах, не помню автора, прочитал, что у Шукшина был несносный характер. Невыносимый. Он был упертым, бескомпромиссным, ни с чем не хотел соглашаться. Считал себя правым всегда, истиной в последней инстанции. И терпеть не мог заграницу. Как-то он был с группой в какой-то автобусной поездке по Европе. Так вот, за всю поездку он ни разу не вышел из автобуса. Друзья ему говорили: «Васька, да ладно! Выйди, глянь!» А он, стиснув зубы, отвечал: «Ненавижу!»

Вадим расхохотался, а Саша продолжил:

– Может, и придумки все это, мало ли, что люди пишут, не сам же он написал, а у людей языки злые. Но похоже на него, ой как похоже. И после этого я во всех его произведениях какую-то злобу внутреннюю почувствовал. Но это лично для меня. Не люблю, когда обижают, не разобравшись. Неправильно это. Ты выйди, посмотри и скажи: «Плохо – вот это. Забор сломан, стена дома облупилась, хотя давно пора покрасить». Конкретно, понимаете? А вот так, огульно – ненавижу, и все. Значит, человеку хочется ненавидеть. А у меня отношение к самому человеку мгновенно перескакивает на его произведения. Так и с Пикассо было, и с Дали. Кира меня за это осуждает. Но я не могу по-другому.

– О да, – включилась Кира. – У нас прямо битвы бывают. Вот он осуждает Шукшина, а сам ведет себя точно так же. Говорю, пойдем на вернисаж, это хороший художник. А он – мне современное искусство неблизко. – Она остановила Сашу, готового немедленно возразить. – Знаю, знаю, это другое. Ты сам ничего не создаешь. Так, друзья, я побежала. Все равно в горло не лезет. Может, хоть в сувенирную лавку зайду. Я еще ничего родным не купила.

– Я с вами. – начала подниматься с места Лиза. – А вы, пожалуйста, следите за временем, не увлекайтесь своими разговорами. – И женщины понеслись в женскую комнату и за сувенирами, оставив мужчин наедине рассуждать о русской литературе и мировом кинематографе.

Рядом с сувенирной лавочкой уже толпилась практически вся группа. Петрович, как всегда, пафосно травил анекдоты. Громче всех смеялась его жена Ирина. Инесса стояла рядом, криво усмехаясь:

– Не смешно.

– Позвольте?

– Да юмор у вас какой-то допотопный.

– Как это?

– Ну так. Это все смешно было лет двадцать назад. Вы сколько лет назад с родины отвалили?

– Девятнадцать.

– Вот на том уровне и остались.

– Позвольте, но Райкин как раз в это время был на пике популярности.

– Так вы не сравнивайте. Поди, если бы вы были Райкиным, и уезжать бы не пришлось. – Женщина развернулась в сторону магазина и трубным голосом изрекла: – Ольга, если чего, так я в сторонку отойду.

К Инессе подошла Кира:

– Вы все же резковаты. Они же могли обидеться?

– Я за правду. Вот все ломанулись за сувенирами. А я ничего и никому покупать не собираюсь. Не дождутся. С какой стати.

– Но ведь вас кто-то сюда отправил? Нет, вы не подумайте, я совершенно не лезу в ваше пространство, но милый подарочек. Маленькая благодарность…

– То есть намекаешь, что сама я себе такое позволить не могу?

Кира засуетилась, она поняла, что сказала лишнее. Хотя на взгляд Лизы, которая стояла рядом, ничего сверх меры она не сказала. И кто-то должен был поставить Инессу на место. Надо же. Сколько лет они живут в Америке? Лет двадцать. А уже другие. Прямо говорят свое мнение. С другой стороны, переживают за «не за свое» пространство. И чтоб кто чего не подумал. А Инесса – да. Грубая тетка, если уж прямо говорить.