Я знал, что тетя Бев может услышать мои слова, но меня это не волновало. Я посмотрел на Руэна и спросил:

– Почему ты изучаешь меня?

– Что, милый? – Голова тетя Бев появилась из-за кухонной двери.

Руэн переводил взгляд с тети Бев на меня. Я ощутил жар в груди, почувствовал, что могу разрыдаться.

– Почему ты изучаешь меня? Я же не футболист.

Руэн переплел пальцы, разрушив треугольник, глаза стали маленькими и злыми.

– Мне не нравится, что меня изучают, – продолжил я. – Я просто хочу, чтобы мама вернулась домой, понимаешь? Мне безразлично, куда она придет, в этот дом или в красивый с большим садом.

Тетя Бев подошла ко мне, посмотрела на окно за спиной, потом на меня.

– Ты в порядке?

Я кивнул и начал рассказывать байку о птичке, которая уселась на подоконник, вот почему я и начал на нее кричать. В горле у меня образовался комок, я одновременно ощущал злость и печаль. Тетя Бев опустилась передо мной на колени, и я разглядел веснушки у нее на носу.

– Ты испугался, да?

Я кивнул, но не мог объяснить, чего именно испугался. Она обняла меня. Долго держала, прижав к себе, и сначала мне хотелось вырваться, но потом я почувствовал, что могу заснуть в ее объятьях. Вскоре мне стало жарко, захотелось почесаться, и я мягко отстранил тетушку. Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– Я не обнимала тебя с тех пор, когда ты был младенцем. – Она вытерла мое лицо, и я понял, что щеки у меня в слезах. – Родился недоношенным, ты это знаешь?

Мне пришлось подумать над значением слова «недоношенный».

– Ты был вот такой. – Тетя Бев сдвинула руки, оставив между ними очень маленький зазор. Смотрела на него так долго, что я подумал: а вдруг между руками появится младенец? Потом вскинула на меня блестящие от слез глаза. – Ты был как маленькая птичка. Все врачи удивлялись, что ты выжил. – Она подняла руку к моему лицу и откинула прядь волос мне за ухо. – Мне пришлось на следующий день возвращаться на работу, но бабушка при первой возможности посылала мне фотографии. Я обещала, что буду приезжать и видеться с тобой чаще, но… ты узнаешь, каково это, когда станешь старше. – Последовала долгая пауза. Я уже решил, что тетя Бев закончила, но она взяла мою руку в свои и крепко сжала. – Теперь я могу тебе это обещать, Алекс. Я здесь, чтобы быть с тобой.

Она находилась совсем рядом с моим лицом, и я почувствовал, что комок в горле увеличился, испугался, что меня вырвет на нее, отдернул руку и взбежал по ступенькам.

– Алекс! – позвала тетя Бев, но я бежал и бежал, пока не добрался до своей комнаты и запер дверь, подставив стул под ручку.

Вскоре на стуле возник Руэн. Я чуть не выпрыгнул из штанов. Он явился Рогатой Головой. Я видел кровь, запекшуюся на колючей проволоке у мохнатой груди, и сообразил, что попал в западню: другого выхода из комнаты не было. В одной руке Руэн держал металлическую булаву, и заостренные шипы блестели под льющимся в окно светом.

– Иди и изучай бактерии, – посоветовал я.

– Ты хочешь знать, почему я изучаю тебя? – прозвучал голос Руэна у меня в голове.

Я вытер глаза, сложил руки на груди, но ничего не сказал. В груди у меня кто-то словно царапал металлической ложкой, и я злился на себя за то, что оттолкнул тетю Бев. Может, она заставила бы Руэна уйти. Даже если бы я сейчас закричал, тетя Бев, наверное, не услышала бы. Мама никогда не слышала.

– Я думал, что мы с этим уже определились, Алекс, – прошипел Руэн, и я закрыл глаза.

Ненавидел его, когда он появлялся без лица. Иногда части его лица возникали: синие глаза, рот, похожий на мой. Но сейчас его голова выглядела такой странной и ужасной, что я не мог на нее смотреть.

– Какой бы ни была причина, нам, похоже, не удается искусить тебя. Ни у кого пока ничего не получилось. И мы должны знать, почему.

Я молчал.

– Если бы ты объяснил мне, в чем дело, тогда, вероятно, у меня отпала бы необходимость столь активного изучения, – продолжил Руэн.

Я обдумал его слова. Через некоторое время заставил себя открыть глаза и посмотреть на него. На красный рог, торчащий изо лба. Он покачивался в воздухе.

– Наверное, я не люблю, когда люди говорят мне, что делать.

– Прекрасно. Восхитительно, – прошептал Руэн и обратился в Старика.

Я облегченно выдохнул. Он встал и прошел к окну, как обычно, заложив руки за спину. Я посмотрел на дверь и отодвинул стул, но Руэн тут же возник передо мной.

– Обещаю, Алекс, никогда больше не говорить тебе, что ты должен сделать. Я уже знаю, что искушениям ты не подвластен, поэтому даю тебе слово. Никогда не попытаюсь искушать тебя. У тебя слишком сильная воля, даже для таких, как я. – Руэн хохотнул, но смех перешел в кашель. – Тебе понравится тот дом, Алекс. Мы по-прежнему друзья?

Я подумал о новом доме, и настроение у меня улучшилось.

– Да, Руэн. Мы по-прежнему друзья.

Вчера я встречалась с Синди, чтобы расспросить о домашней жизни Алекса и о его отце. Обычно родители – первостепенный источник информации, если речь идет об отклонениях в поведении ребенка, будь то проявления аутизма, голоса или галлюцинации, внезапное нежелание учиться и общаться с друзьями, но, к сожалению, депрессия Синди отгородила ее стеной, отсекающей все проблемы, кроме собственных. На насилие, которому она подвергалась и ребенком, и во взрослом возрасте, наложился разрыв с отцом Алекса. С тех пор с наваливающимися на нее проблемами Синди боролась одним способом: пыталась покончить с собой. Ее «браслеты», как она их называет, или многочисленные белые шрамы на запястьях, скрыть не так-то легко. Синди думает, что Алекс получает психиатрическую помощь в связи с ее попытками самоубийства, что отчасти верно.

Что касается самой Синди, я с радостью узнала, что ее лечащий врач – Труди Мессенджер, одна из самых опытных, а главное, позволю себе это сказать, человечных психиатров Соединенного Королевства. Она знаменита тем, что после первой же консультации ее пациенты чувствуют себя человеческими существами. После многих лет третирования, отторжения, унижения легионами тех, кто ничего не понимает в душевных заболеваниях, эти пациенты встречают самый радушный прием в кабинете Труди. Труди сразу прописала Синди арт-терапию, с тем чтобы днем она не сидела без дела, и, когда я зашла в ее палату, она заканчивала вышивать маленькую белую собачку.

– Это для Алекса, – сообщила она с милой улыбкой. – Вуф. Он любит собаку. Они вдвоем просто не разлей вода. Я знаю, мальчики не любят ручные поделки, но, может, тут он сделает исключение.

Несколько минут мы беседуем об условиях ее пребывания в клинике, прежде чем я замечаю ей, что меня тревожит психическое здоровье Алекса. На лице Синди недоумение.