– Алекс уже виделся с психиатрами, – говорит она. – Но они никогда не высказывали никакой тревоги, ни один. И он общался с Майклом. Нельзя же требовать, чтобы мальчик, выросший в этой части города, каждый день прыгал от радости. Это моя вина.

– Я не думаю, что у него депрессия.

– Тогда вы о чем?

Я рассказываю Синди о своих предположениях. Убеждаю ее, что настроена оптимистично, уверена, что Алексу нужно лишь подобрать правильное лечение, но для этого необходимо выяснить все факторы, которые могли повлиять на его нынешнее состояние.

– Я хочу побольше узнать об отце Алекса, – мягко произношу я, думая о моей встрече с Карен Холланд, рисунках Алекса на ее столе.

Синди мрачнеет.

– Почему вас интересует отец Алекса?

– Отношения мальчика с отцом очень важны при формировании личности и осознания своего места в этом мире.

Синди откладывает иголку и вышивание, обхватывает себя тоненькими ручками.

– Я никому не говорила, кто отец Алекса. За исключением мамы.

– Мне не нужны имена. Он был хорошим отцом?

Синди смотрит в окно. Пальцы касаются запястья другой руки, большой и указательный обхватывают его.

– Он часто виделся с Алексом. Каждый месяц. Иногда оставался с нами на неделю. Потом мог пропасть на два месяца. – Она поднимает голову. – Я назвала Алекса в честь него.

– Он никогда не бил ребенка?

На ее лице ужас.

– Нет, никогда! Он не обрадовался, когда я сказала ему, что беременна, но и сейчас помогает нам деньгами. Причина, по которой он…

– Причина, по которой он что?

– Он иногда брал Алекса поиграть в настольный теннис, говорил, что это полезно для координации движений. Заботился о нем. Покупал ему игрушечные автомобили. Алекс ненавидел автомобили.

– Почему Алекс перестал видеться с ним?

Синди поднимает руку, чтобы прикрыть глаза, и опускает голову. Я понимаю, что ступила на тонкий лед.

– Если вы позволите задать такой вопрос, я хочу знать, при каких обстоятельствах он ушел из жизни Алекса?

Она качает головой, рука прижата ко лбу. Я присаживаюсь на корточки рядом с ней.

– Синди, – говорю я, касаясь ее руки. – Поверьте, я задаю эти вопросы только для того, чтобы помочь Алексу.

Она опускает руку, сверлит меня взглядом сердитых, горящих глаз.

– Вы подумаете, что у него не все дома.

– Нет, – уверяю я. – Но он упоминал, что видит тех, кто вроде бы может причинить ему вред.

Ее глаза округляются.

– Кто-то хочет причинить ему вред? В театре?

– Алекс заявляет, что у него есть лучший друг, его зовут Руэн. Несколько раз во время наших бесед Алекс становился агрессивным и утверждал, будто этот Руэн злится. Вы когда-нибудь видели какие-то отметины на его теле, травмы?

Глаза Синди превращаются в щелочки.

– Я никогда не била его, если вы клоните к этому.

– Я думаю, что, возможно, Алекс причинял вред Алексу, – мягко объясняю я.

Она всматривается в мое лицо, в глазах боль и замешательство.

– Почему вы мне это говорите? Зачем он причинял себе вред?

Я колеблюсь, помня о том, что у нее на руках сотни шрамов: она столько раз наносила себе раны, однако до нее не доходит, что Алекс может следовать ее примеру. И тут, словно читая мои мысли, Синди проводит ладонью по предплечью другой руки, на котором солнечный свет заливает серебристые реки шрамов.

– А если он говорит правду? – спрашивает она, и ее губы дрожат. – Я хочу сказать, Алекс не стал бы этого делать. Зачем? Он такой талантливый, и умный, и храбрее меня. – Она поднимает на меня глаза. – Он не стал бы этого делать.

– Если Алекс видел, как вы вредите себе, велика вероятность, что он поступит так же.

Мои слова носятся по палате, эхом отражаясь от стен. С губ срывается долгий, отчаянный крик. Мне требуется секунда или две, чтобы сообразить, почему кричит Синди: она никогда, никогда не задумывалась над тем, как отражаются на Алексе ее самоповреждения.

Я иду к столику, чтобы взять коробку бумажных салфеток. Она достает одну дрожащей рукой и подносит к глазам.

– Позвольте мне повидаться с ним.

* * *

Алекса привезли в клинику в тот же день. Я спросила Синди, не станет ли она возражать, если я останусь и понаблюдаю, как они будут проводить время вместе. Я ожидала, что она поинтересуется зачем, но, похоже, моя фраза о возможных самоповреждениях Алекса вышибла из нее все возражения. Мне хотелось сделать все возможное, чтобы получить сведения, необходимые для ответа на самые важные на текущий момент вопросы: есть ли связь между Руэном и Синди? Или между Руэном и отцом Алекса? Связана ли эта галлюцинация Алекса – и, если на то пошло, его состояние – с каким-то инцидентом в прошлом?

Здание взрослого психиатрического отделения располагается на одной территории с Макнайс-Хаусом и окружено широкой зеленой лужайкой с клумбами, на которых высажены яркие цветы. От внешнего мира оно отгорожено высокими елями и теплицами с растениями в горшках и кадках и овощами. Их выращивают пациенты. Одна из медсестер предложила Алексу и Синди прогулку на свежем воздухе – намекая, что я обеспечу необходимое медицинское сопровождение, так что я взяла три куртки и зонт, на случай, если тяжелые серые облака прольются дождем, – и выпроводила нас за дверь. Синди хотелось показать Алексу плоды своих трудов на занятиях по садовой терапии, поэтому мы направились к теплицам.

Я позволила Алексу и Синди идти чуть впереди, отметив, как мальчик ведет мать под руку. Много раз он клал голову ей на плечо. Чувствовалось, что эти двое искренне привязаны друг к другу и отношения у них добрые и доверительные: Алекс щекотал Синди, заставляя ее смеяться, а та, вырываясь, стучала его по голове, но осторожно, чтобы не причинить боль. Они были почти одного роста, хотя Синди на его фоне казалась тростинкой, косточки на ее лодыжках и запястьях выпирали белыми кнопками. Я обратила внимание, что походка у них одинаковая.

Мы добрались до одной теплицы, заполненной помидорными побегами и подвешенными к потолку корзинами, в которых росли лобелии. Алекс и Синди остановились около унитаза, который кто-то наполнил ярко-желтыми нарциссами. Синди помахала мне рукой, предлагая присоединиться к ним.

– Я выиграла приз, – сообщила она. Ее лицо сияло. – Впервые в жизни.

– Где ты добыла унитаз, мама? – спросил Алекс, оглядывающий разбитую заднюю часть унитаза и удивленный его полным несоответствием другим цветочным горшкам.

– Неважно, Алекс, – ответила Синди, посмотрев на меня. И я понимала, что она жаждет поделиться своим достижением. – Вы умная, правда? Можете объяснить, что я сделала?