Катрин мимолетно удивилась. Разве бабушка Инна и баба Феня могли быть вместе? Они же вообще не знали друг друга. Одна настоящая родная бабушка. Пусть и умершая давным-давно. А другая, как говорила мама, «обслуга без затей». С мягкими морщинистыми руками, робостью «навечно приезжей»…

Катрин перестала удивляться. Скользил под подошвами сандаликов старинный натертый мастикой паркет, дребезжали по нему колесики нарядной лошадки, на которую «не смей садиться, дегенератка»…Холодный подоконник, к стеклу приклеены криво вырезанные из разноцветной бумаги снежинки… Беззащитно улыбался щербатый мальчишка, совсем не жадный, а имени уже не вспомнить. Смерть приходит и к детям. Менингит – там, в красных корпусах больницы… Запах новенькой деревянной линейки… Вкус мела, когда украдкой лижешь пальцы… Разрываются восторгом соловьи в дремучих зарослях ночной сирени… Первый день каникул. Димка сосредоточенно возится с «ИЖом»-переломкой… «Умер твой жених, – говорила я, – не нужно им с больницей тянуть…» Школьный пол в снегу парафина… Темное зимнее утро, радио на кухне. «Молодежный кана-а-лл…» Откуда это? Никогда ведь не слышала. Парк, черная пловчиха с крепкой чугунной попой, припорошенной снегом. Ленивые, не любящие далекую Африку утки на речной студеной воде…

…Африка. Белоснежная (сахар и мякоть кокоса, яркое сияние молока) улыбка Дики. Хрупкая, ломкая черная статуэтка. Губы-подушечки, нежность хрупких рук. Поломанная статуэтка. Три черных пулевых отверстия, навсегда испортившие синий топик…

Молодое мужское тело. «Это не очень честно, а, мисс?» Рорд. Изумленный. Решительный. Залитые кровью сиденья «Тойоты». Тела… первые жирные мухи… черное, жестокое и внимательное лицо Тома… Взрытый ногами песок. Спарринг. Черт, больно! Получается… Бинты, чернеющие на глазах… Тюбик-шпиц. «Иди спокойно». Большой Ганс. Щетинистая рожа киношного вермахта. Пулемет-игрушка в волосатых лапах. Раздавленная маска, провал пробитого пулей глаза – кровавое сохнущее озерцо…

…Много. Они все там: наверху или внизу. Ад, рай – вот такая забавная вертикальная география. Им вместе неплохо. Они все там – большая, лучшая часть мира. Мальчики и мужчины, бабушки и милая сестричка-распутница. Даже белый «дворянин» Дружок из Синевки уже там, приветливо колотит своей сосиской-хвостом… Там охота удачна, реки полны рыбы, там всегда ждут тебя и всегда будут рады. Там – твои. И если там вечный холод и глад, если там горько, вместе будет легче…

…Катрин лежит, раскинув руки и ноги. По телу пробегает дрожь напряжения, глаза вглядываются в темноту. Решиться и уйти. Смерть, небытие, загробье, потусторонний мир – как много названий, смешных и нелепых. Слова, слова, понятия, пустые фразы… Ты же видела их лица – ты своя, тебя встретят друзья. А что за дерьмо ты оставишь здесь?

Нет. Так нельзя, – Катя-Катрин неуверенно возражала тьме. Так слишком просто…

Тьма (Она? Оно? Пещера?) слушала внимательно. Несмотря на напряжение, на вихрь мыслей и образов, гостья тьмы издала короткий всхлип-смех. Более внимательного и чуткого собеседника у нее не бывало…

Бросить, уйти к своим сейчас, сразу, будет нечестно. Там свои, такие свои, что текут слезы и радость-тоска рвет сердце. Но разве бабушка, которая не видела тебя, но уже любила, не поймет? Разве не поймут ушедшие парни и чуткая, как колокольчик, Дики? Разве ты здесь ничего никому не должна? Ждет конь внизу. Блоод, познавшая все о людях ниже пояса и почти ничего не знающая о людских душах и сердцах. Похудевшая, как подросток, Ингерн. Даллап, вконец одуревший от страха потерять свою позднюю любовь. Ждет Энгус, которому нужна еще пара крепких пинков, чтобы стать отличным парнем. Ждет хитрый и неуверенный староста Жигун. Даже Белесая терпеливо ждет обещанной пенсии…

Разве они причина? Будешь их опекать, наставлять на путь истинный, учить жить? Фу, с чего ты взяла, что умнее их? Угу, знаешь, что такое шариковая ручка, биржа и танцпол? Вот пользы-то, разве что сопливым детишкам смешные сказки рассказывать. Это не твой мир.

А где твой?

Там, где провайдеры, перфомансы и финансовые кризисы? Что забыла леди Долины в мире автомобильной вони и инсультов?

Катрин застонала.

Вспомнила.

Вишневые глаза… Невыносимая нежность губ и глаз. Опека и секс, слившиеся воедино, одинаково прекрасные и драгоценные…

Ох, Фло!

…Катрин, скорчившись, безмолвно рыдала. Слезы текли, пропитывали безрукавку, но девушка не шевелилась. Скрюченные пальцы вцепились в плащ…

Что ж ты за сука?! Вот где твоя война. Вернись. Фло никогда не забывала тебя – ты это наверняка знаешь. Чувствуешь. Чувствуешь и знаешь, тупая, тупая, тупая девчонка!!! Время, деньги, законы – да в жопу их! В глубокую, вонючую, вечную жопу! Ты сделаешь. Убьешь одних, купишь других, переспишь с третьими. Ты и так бесстыдная шлюха, так растрать себя на единственно нужную войну. А если не шлюха, то дура, дура, дура! Как не понять такой единственной, такой естественной, такой нужной истины?!

…Тьма успокаивающе обняла, прильнула со всех сторон. Катрин дергалась в беззвучных конвульсиях, горячие слезы все струились по лицу, глаза превратились в два слепых пятна.

…Прости, Фло, ой, прости. Девчонка, только глупая сопливая девчонка, могла вечно оставаться такой тупой эгоистичной сучонкой. О, боги, ну что же ты так?!

Катрин вспомнила окна, выходящие на холодную воду залива. Аромат духов, печальные глаза. Жадность с первого же мгновения ставших прощальными, ласк…

Ой, прости!

Внутри, у сердца, все натянулось – вот-вот лопнет со стеклянным звоном. Одновременно между ног обдало жаром. Распластанная девушка дергалась, из глаз продолжали истекать соленые потоки…

Ой, прости, Фло. Прости свою слепую дурочку.

…Тьма поняла, извинила. Крепче обняла теплым коконом. Обняла вместе с сопливым носом, просоленной насквозь безрукавкой и почти столь же промокшими от возбуждения штанами. В своем искреннем раскаянии Катрин была жалка, понимала, что жалка, что ничтожна, смиренно ждала возмездия темноты…

Когда вязкое Ничто шевельнулось, Катрин в ужасе распахнула мокрые, вовсе не зрячие от слез глаза. Если придет Фло, останется только умереть от стыда. Сердце переполняла любовь, нежность к былому вишневому чуду, презрение к себе, к глупым мыслишкам, занимавшим так долго сознание. Чувство собственной непроходимой глупости, бесцельно проведенных дней, часов и месяцев резало острее скальпеля. От презрения к себе хотелось сейчас же умереть. Лишь Фло может до конца понять, но разве можно теперь показаться перед ней?

Тьма перед глазами чуть поблекла, позволила замершему огню костра осветить возникшую из черноты фигуру. Катрин вздохнула от облегчения и разочарования.

Не Фло…

Катрин сморгнула слезы.

Высокая девушка печально смотрела на нее сверху вниз. Знакомая. Где ты ее могла видеть?

Казалось, голова пришелицы, с густыми и не слишком тщательно причесанными волосами, упирается в плотную тьму потолка. Изумрудные грустные глаза влажно мерцали. Стройная фигура, чуть угловатые плечи, узкие бедра, длинные босые ноги. Незнакомка была обнажена, только на шее висел оправленный в серебро клык.