Мистер Икс — защитник слабых и угнетенных, опора справедливости, — с гордостью шутила Евгения по поводу популярности мужа в закулисной жизни. А потом стало казаться ей, что в этом цирковом панибратстве, тесном гостиничном житье и постоянной манежной близости, есть какая-то распущенность, свобода нравов. Она была неприятно удивлена, заметив как на ходу Алексей шлепнул по ягодице вертлявую гимнасточку, обнялся мимоходом с другой, что-то зашептавшей ему в щеку и буквально повисшей на шее.

— А за ляжки акробаток хватать тоже в твои обязанности входит — в качестве профессиональной поддержки? — улыбалась Евгения, глотая слезы обиды.

— Напрасно ты так, Женя, — успокаивал жену Алексей. — Здесь всякое бывает, как и везде. Но просто всего немного больше — и тревог, и страха, и отваги, и… любви. Все друг у друга на виду, в тесноте, в совместной работе, после работы — от этого больше шуму, сплетен. А шлепок это, действительно, если хочешь, профессиональная поддержка — обычный, ничего другого не значащий жест!

Евгения промолчала, решив ни во что здесь не вмешиваться. Не отдавая себе отчета, она все больше отдалялась от цирковой жизни, испытывая раздражение по всякому поводу. Конечно же непросто все это — бесконечные переезды, товарные вагоны, чужие квартиры или плохие гостиницы, постоянная тревога за мужа и неосознанная, но неотвязная ревность. А ведь было бы за что страдать — ни денег, ни перспективы на обеспеченную жизнь, ни своего угла. Хорошо еще тем, кто ловил свой кайф на манеже — наркотик аплодисментов, признания, а Женьке-то что? Она перепробовала разные способы занять себя в цирке, быть полезной Алексею, войти в «семью» — работала в конюшне, реквизитором, помощником костюмера, билетером, даже выходила на манеж в осетинском национальном костюме в массовке, вынося и подбирая реквизит. Но все это как-то несерьезно, одно слово — «обслуга». Не привыкла Евгения чувствовать себя на обочине, третьим сортом, испытывая зависть к звездам, срывающим плоды цирковой славы, и совершенно не перенося по этой причине, восторженные отзывы Алексея о работе на арене других женщин. Она знала себе цену, но понимала, что нечем здесь крыть ей козыря — чужая это игра.

Однажды бессонной ночью, оплакав свою ненужность под сопение вымотанного за день Алексея, Евгения, наконец, призналась себе в том, что ненавидит цирк.

Алексею же казалось, что цирковая жизнь его маленькой семьи наладилась. Они теперь были все вместе, рядом и он мог себе позволить целиком погрузиться в работу, отключаясь от тоски и тревог, мучивших в разлуке. Евгения за всякую работу берется, дочку каждый день французскому языку обучает. Пятилетняя Вика самостоятельно держится в седле, легко делает стойку, колесо, мостик, шпагат и, подстрахованная лонжей, сидит на плечах отца, стоящего на крупе скачущей лошади. Да не просто держалась кое-как — «отрабатывала номер» с наслаждением! Она неслась сквозь дым и свет высоко, очень высоко над манежем, сверкая восхищенными глазенками и во всем ее крошечном существе колотилось особое ликование, идущие в паре страх и победа.

Евгения не разделяла мечту Алексея сделать из дочери цирковую. Это было просто невозможно — отдать цирку мужа, а теперь и дочь, вместо того, чтобы воплотить в Виктории свою неосуществившуюся мечту — карьеру переводчика при дипкорпусе в каком-нибудь уютном уголке Европы. Поэтому Женя особенно пристально следила за языковыми успехами дочери, обращаясь дома к ней по-французски, чтобы продемонстрировать мужу истинное призвание Виктории.

— У девочки необыкновенные способности к языку. Она должна получить хорошее образование, а поэтому пойдет в нормальную, а не кочевую школу! — категорически заявила Евгения.

Супруги пришли к компромиссному решению — Вика будет учиться в нормальной школе в Солнечногорске, проводя каникулы в цирке, а будущее покажет куда идти потом — в Иняз или цирковое училище. Но до школы еще два года, а впереди — целое будет время поразмыслить. В мае, подхватив дочь, и не дожидаясь пока закончит свои дела муж, Евгения отбыла в Солнечногорск, тайно чувствуя, что никогда уже в цирк не вернется. Да и Викторию ни за что от себя не отпустит.

Алексей посадил жену в мягкий вагон скорого поезда «Киев-Москва», загрузив все полки огромным багажом — чемоданы с зимними вещами, ящики книг и всяких мелочей, с которыми было жалко расстаться, корзинка ранней украинской клубники и черешни, пакеты с провизией и Викиными куклами. Еще бы — они не были дома почти два года! Два сезона — сплошные гастроли, а все прошлое лето Женя с дочерью провели в станице Караевых, где отдыхала и работала вся цирковая «семья» наездников. Были приглашены сюда и родители Евгении. Дороговы визитом остались довольны — Алексей чувствовал себя уверенно и прочно, Виктория загорела, окрепла, с удовольствием демонстрируя деду и бабе свои успехи в верховой езде. Она вместе с отцом сделала несколько кругов на лошади и даже постояла сама в седле, опасливо расставив ручки и рухнув, наконец, в объятия Алексея. А вот была ли счастлива Евгения тем летом? Сидя у окна набиравшего скорость поезда, Евгения поняла: да она была очень счастлива! И до чего же больно сейчас за оставленного на перроне Алексея — такого растерянного и одинокого, какими кажутся все, разделенные вагонным стеклом на «провожающих» и «провожаемых», т. е. обреченные на разлуку. Ей стало вдруг стыдно скрытых от мужа планов и надежд, противоречащих, враждебных, в сущности, его надеждам и планам. Ей мучительно захотелось вернуться, объяснить Алексею все, выговориться, выплакаться и попросить его о помощи. Он обязательно поймет и поддержит даже если придется уступить, пройтись с садовыми ножницами по нежным побегам личной мечты.

— Мама, с нами поедут чужие дядя и тетя? Почему мы тогда папу не взяли? — приставала с вопросами Вика, наблюдая за размещением в купе посторонних пассажиров.

— Папа приедет к нам через месяц. И мы будем все вместе жить в Поварово, у бабушки. Ведь тебе нравится на даче, mon enfant? — прижала к себе дочку Евгения.

— Oui, maman. А Персик туда тоже приедет? — поинтересовалась Виктория, устраивая перед окном пучеглазую куклу. — Нет, детка. Теперь у тебя буде другая компания. Ведь ты помнишь бабу Ларису? А деда и тетю Лану?

И мысленно опережая во всю мощь несущийся среди розового майского вечера «скорый», Евгения оказалась дома, оглядывая все с новой любовью и нежностью.

— Ну, а в школе-то как у моих девчонок? — спросит она мать после вкусного ужина. — Светланка как живет?

Татьяна Ивановна подожмет губы и поставит на стол уже собранные для мытья грязные тарелки:

— Ты же знаешь, Женя, я вашу дружбу никогда не одобряла. А теперь и не