Знаменитый полководец желал лично познакомиться с философом, о котором он слышал так много.

После долгих колебаний Спиноза, наконец, решился пуститься в путь, для чего принц прислал ему особый пропуск.

Обстоятельством, побудившим его принять приглашение принца, было внимание, которое проявили к этому приглашению французского военачальника соратники Яна де Витта по республиканской партии. Утратив власть, они искали пути для того, чтобы заключить благоприятный для Голландии мирный договор с французами, и поручили Спинозе при встрече с принцем попытаться обсудить условия такого договора, которые устраивали бы обе стороны.

Спиноза отправился в Утрехт.

2

Однако, когда он прибыл туда, принца уже не было в городе: тот сопровождал в поездке короля, посетившего этот город и покинувшего его 18 июля 1672 года. Комендант любезно принял Спинозу и передал ему просьбу принца Конде дождаться его возвращения.

Спинозу поставили в известность, что принц весьма расположен к философу и даже обещал выхлопотать для него у короля Людовика пожизненную пенсию — при условии, что тот посвятит французскому монарху какое-нибудь свое сочинение.

На это Спиноза с вежливой улыбкой ответил:

— Свои сочинения я посвящаю только истине.

После этого, не видя возможности выполнить возложенное на него поручение, он уехал обратно в Гаагу.

Каково же было его удивление, когда после его возвращения в Гаагу среди городского населения стали распространяться о нем странные и непонятные слухи. Оказалось, что Спинозу считали французским шпионом. У городских властей сформировалось мнение, что надо поскорее избавиться от этого опасного человека, который, находясь в столь явных отношениях с врагом, несомненно, готовил измену Голландской республике.

Художник ван ден Спик, в доме которого квартировал Спиноза, очень был напуган и в страхе спросил у философа, как им теперь следует поступить. Спиноза успокаивал и утешал его как только мог.

— За меня не опасайтесь, — сказал он. — Мне легко будет оправдаться. Многие, в том числе и достаточно знатные соотечественники, знают очень хорошо, зачем я ездил в Утрехт. Но что бы ни случилось, будьте уверены: при малейшем шуме, который произведет народ у ваших дверей, я тотчас же выйду сам к толпе, хотя бы меня ожидала участь несчастного де Витта. Я добрый республиканец и всегда помышлял только о славе и благоденствии нашего государства.

К счастью, народ, убедившись в неосновательности своих подозрений, образумился и успокоился.

Полгода спустя после вышеописанной истории еще одно событие едва не нарушило мирного течения жизни Спинозы и не произвело совершенного переворота в его судьбе.

Курфюрст Пфальцский Карл Людовик предложил Спинозе заведовать кафедрой философии в Гейдельбергском университете — в том самом университете, где столетие спустя идеи Спинозы оживут в трудах новых мыслителей.

Предшествовало этому неожиданному приглашению следующее.

В ту пору при пфальцском дворе жил англичанин Шевро — ученый-эстетик и поэт, много путешествовавший на своем веку и побывавший при разных королевских дворах Европы.

В разговоре с курфюрстом Карлом Людовиком англичанин завел речь о Спинозе и отозвался о нем с большим уважением, прочитав спинозовский труд «Основы философии Декарта».

Курфюрст отыскал эту книгу в своей библиотеке. Прочитав лишь несколько глав, он загорелся мыслью вызвать автора в Гейдельберг для занятия профессорской должности.

Закончив чтение «Основ» и ознакомившись также с «Богословско-политическим трактатом», он еще больше укрепился в своем намерении, и по его поручению профессор богословия Фабрициус 16 февраля 1673 года написал Спинозе письмо:

«Милостивый государь!

Пишу к вам по поручению его высочества курфюрста Пфальцского. Признаюсь, я до сих пор не знал о вас, но его высочество к вам очень благосклонен. Он поручает мне спросить вас, не пожелаете ли вы принять место ординарного профессора философии в его университете. Жалованье выдается ежегодно, как и другим ординарным профессорам. Вы нигде не найдете государя, который бы лучше умел ценить гениальных людей, к числу которых он относит и вас. Вы будете пользоваться совершенной свободой философствования; он только надеется, что вы не злоупотребите этой свободой для подрыва и нанесения вреда господствующей религии».

Спиноза все-таки не принял этого действительно лестного предложения. В 1673 году 30 марта он ответил Фабрициусу:

«Так как я никогда не думал сделаться публичным преподавателем, то не мог решиться воспользоваться настоящим случаем, хотя довольно долго обдумывал это предложение.

Во-первых, я не могу посвятить себя обучению юношества, не причинив в то же время вреда делу философии; во-вторых, я не знаю, в каких пределах должна заключаться эта свобода преподавания, чтобы я не мог быть обвинен в подрыве господствующей религии. Ведь расколы происходят не от истинного, неподдельного религиозного рвения, но от различия в характерах людей и от их страсти во всем противоречить друг другу — страсти, приучившей их осуждать и извращать все, что говорит другой, хотя бы этот другой говорил чистую правду. Если я испытал все это в моей частной, одинокой жизни, то что же было бы со мною, если б я принял предложенную должность? Итак, вы видите, мне требуется не улучшение моего положения, но спокойствие; оно для меня дороже всего, а чтение университетских лекций, конечно, не даст мне его».

Итак, Спинозу не прельстило даже почетное звание профессора, и жизнь его по-прежнему текла обычным чередом.

Помимо веских соображений, на которых основывался этот отказ, он спас философа от больших неприятностей. Еще раз он мог убедиться, что родился под счастливой звездой. Дело в том, что год спустя Пфальцское княжество было страшно опустошено французами, университет был закрыт, преподаватели изгнаны, в том числе и Фабрициус, который после того более двадцати лет вел тяжелую жизнь беглеца.

Что Спиноза со своей стороны отнесся подозрительно к свободе философствования, ограниченной обязанности считаться с господствующими религиозными взглядами, — это понятно само собой: до подозрительности он дошел горьким опытом; мы помним, что его «Богословско-политический трактат» доставил ему много неприятностей.

Но никакие неприятности, преследования и угрозы не могли отвратить его от завершения любимого своего детища — капитального труда, над которым философ работал с перерывами около двенадцати лет, получившего название «Этика».

1

Спиноза назвал свою работу «Этикой». Таким названием ясно намечена его задача: она состояла в том, чтобы указать людям образ жизни, ведущий к добродетели как к высшему и единственному прочному благу.

Как следует понимать добродетель и в чем она состоит — вот что должна была разъяснить книга Спинозы.