Атрибуты—это силы, управляющие всеми явлениями и от века действующие везде и повсюду. Явления проходят, но силы, действующие в них, вечны и неизменны. Эти вечные первобытные силы, или бесконечные атрибуты, ничуть не противоречат понятию субстанции, а, напротив, объясняют бесконечную полноту ее деятельности, из которой вечно и неустанно вытекают бесчисленные явления. Без атрибутов она была бы чем-то вроде tabula rasa[1], каким-то немощным, косным существом, мифом, лишенным всякого внутреннего содержания; только они дают ей жизнь и содержание, только они, так сказать, приводят ее в действие.

Субстанция проявляет себя как в виде бесконечного мышления, так и в виде бесконечного протяжения.

Стало быть, мышление и протяжение не две субстанции, как уверяет Декарт, а бесконечные атрибуты бесконечной субстанции.

Спиноза, по сравнению с Декартом, делает важный шаг вперед. Он уже шире понимает и шире старается разрешить дуализм протяжения и мышления; это уже не два антагониста, а постоянно сопровождающие одна другую и совокупно действующие силы одной и той же субстанции: мышление никогда не действует без протяжения, протяжение никогда не действует без мышления; где протяжение, там и мышление, где материя, там и дух, и, соответственно, наоборот. Мы знаем лишь эти два атрибута бесконечной субстанции, но она имеет еще и бесчисленное множество других атрибутов, которые недоступны человеческому разуму, потому что два атрибута, хотя и бесконечные, одни не могут исчерпать все содержание субстанции.

«Я не утверждал, — подчеркивает Спиноза, — что я совершенно познаю Бога, мне понятны только некоторые из его атрибутов, но не все и даже не большая часть из них; тем не менее незнание многих атрибутов ничуть не мешает познавать некоторые из них. Изучая элементы Евклида, я узнал, что три угла в треугольнике равняются двум прямым, это свойство я сознавал вполне ясно, хотя не понимал многих других».

Таким образом, Бог Спинозы есть абсолютная субстанция, состоящая из бесчисленного множества бесконечных атрибутов, каждый из которых выражает по-своему вечное и бесконечное бытие.

Что касается конечных предметов, то они суть только определенные образы, только видоизменения, модусы бесконечных атрибутов, лишь на время всплывающие на поверхность жизни, имеющие только лишь случайное, преходящее, относительное существование и в то же время лишенные всякого произвола и всякого самоопределения. Не от них зависит, быть им или не быть, а если они уже существуют, то не в их власти действовать так или иначе, ибо они могут действовать только так, как им указывают внешние условия.

Следовательно, все конечные предметы не имеют самостоятельного бытия, но они проистекают из вечной абсолютной субстанции, существуют не иначе как посредством ее и в ней; без нее ничто не может существовать, ничто немыслимо. Она есть причина самой себя и всех отдельных предметов, но она есть не внешняя, а внутренняя, имманентная причина всего сущего.

Из того, что субстанция есть вечная причина не только самой себя, но и всех отдельных предметов, следует вечность и необходимость общей связи всех явлений, т. е. вселенная.

Только отдельные явления случайны и преходящи — связь же всех явлений вечна и необходима, потому что она определяется внутренней необходимостью, вытекающей из природы вечной субстанции, которая в бытии своем следует той же необходимости и свободна лишь в том отношении, что действия ее предписываются ничем иным, как ее собственной природой.

Таким образом, в понимании Спинозы мир не создан, а создается постоянно и это акт не произвольный, а необходимый, не разом и не вдруг совершившийся, а совершающийся постоянно, не сотворение, а вечное бытие.

Спиноза делает следующий вывод: «Я, кажется, достаточно доказал, что из абсолютной силы Божества, или бесконечной природы, все проистекло или, лучше, постоянно проистекает с такою же необходимостью, как из природы треугольника из века в век будет следовать, что его углы равны двум прямым».

7

Как же определяет Спиноза место человека в мире и природу человеческого духа?

Он полагает, что мышление как атрибут бесконечной субстанции проявляется в бесконечном ряде образов мышления, или идей.

Этот бесконечный ряд идей, вечно проистекающих из бесконечного мышления, выражает сущность Божества.

Точно так же бесконечное протяжение проявляется в бесконечном ряде тел, или образов протяжения, которые также выражают сущность Божества, только, разумеется, совершенно иным способом, нежели образы мышления.

Порядок и связь между идеями вполне соответствует порядку и связи между телами. Но так как идея и тело суть оба выражения одной и той же субстанции, то из этого следует, что каждому телу, или образу бесконечного протяжения, необходимо должна соответствовать особенная идея, или образ бесконечного мышления, и подобно тому, как протяжение и мышление не суть две субстанции, а бесконечные атрибуты, составляющие одну и ту же субстанцию, точно так же известный образ протяжения и идея этого образа протяжения в сущности составляют один и тот же предмет, только выраженный двумя разными способами.

Человек же — это существо, состоящее из известных модусов Божественных атрибутов и отражающее в определенной степени Божественную природу.

Человеческий дух есть образ бесконечного мышления, человеческое тело есть образ бесконечного протяжения; первый есть идея, второе — предмет этой идеи. Т. е. человеческий дух есть идея человеческого тела, а человек есть не что иное, как тождество души и тела.

Эти образы проявления Божественной субстанции различаются друг от друга только потому, что они выражают Божественную сущность различными способами: один — в сфере мышления, другой — в сфере протяжения. Вместе с тем они тождественны, потому что представляют один и тот же момент бесконечной деятельности.

Что в вечной субстанции воплощается в тело, то она мыслит как душа, и все это вместе взятое составляет человека.

Человеческая душа есть невидимое тело; человеческое тело есть видимая душа.

Душа и тело составляют один и тот же луч Божественного света, который, проходя сквозь призму человеческого сознания, преломляется и делится на два.

Следствие такого учения очевидно. Это — одушевленность всей природы, потому что не только человек, но и все тела природы суть модусы, или определенные образы бытия, представляющие отдельные формы протяжения в сочетании с соответствующими образами мышления, или оживляющими их идеями.

8

Тут виден еще один момент расхождения взглядов Спинозы с теорией Декарта.

Декарт признавал жизнь и мысль только в человеке, все остальное в его глазах — безжизненная инертная материя; даже животные с высшей организацией суть для него лишь автоматы, которые действуют по законам механики. Эта теория животных-машин ставит человека неизмеримо выше всех других существ, но, не говоря уж о том, что она противоречит опыту и здравому смыслу, она еще и разрывает несомненную связь, соединяющую всех представителей животного мира, и отрицает всякое развитие в природе.