— Просто помолчи.

Отношу ее в спальню. Дверь закрыта, так что у входа случается некоторая заминка. Оно и к лучшему. Мне нужно собраться с силами перед тем, что я собираюсь сделать. Подношу Сашу к кровати и осторожно опускаю на постель. Она тут же подтягивается выше, но я не позволяю. Опускаю ладонь на ее гладкий живот. Устраиваюсь между ее ног на коленях.

— Чем тебе не угодила кровать? — делано весело смеется Сашка.

Веду вверх по ее безупречным икрам, пальцами ощупываю колени… Касаюсь небритой щекой бедра.

— П-прекрати! Мне это не нравится…

Врет. Я же кожей чувствую, как она заведена. Как пульсирует ее кровь, как сокращаются мышцы… Развожу ноги шире и целую внутреннюю поверхность бедра. Она течет. В тусклом свете прикроватных ламп я вижу серебристые дорожки на коже. Слизываю их, и меня так ведет, что я теряю всякую бдительность. Воспользовавшись этим, Сашка с силой меня отталкивает.

— Я же сказала, что мне это не по душе!

Она пытается встать, и ей это почти удается. В последний момент у меня получается ее удержать. Но так просто сдаваться Саша не собирается. Она брыкается, изворачивается, и в ходе борьбы каким-то чудом переворачивается на живот. Но уж тут я наваливаюсь на нее всем телом. Сопротивляться дальше бессмысленно.

— Что тебе не по душе? Нежность? — хриплю ей в ухо. — Как именно тебе не нравится? Так?

Едва касаясь, целую спину, веду языком вниз по позвоночнику и осторожно сжимаю в ладонях её попку. Я знаю, что она не считает, будто достойна этого. Как знаю и то, что если я не сломлю ее прямо сейчас, дальше все будет только хуже.

Она всхлипывает и отчаянно бьется. Но наши силы и близко нельзя сравнить. Целую ее плечи, очерчиваю пальцами дуги ребер. Повторяю, какая она красивая, как сильно она заводит меня, как я люблю… А эта глупышка беззвучно плачет. О том, что именно плачет, я понимаю по тому, как начинает вздрагивать ее хрупкое тело.

— Ты же не веришь мне, правда? В мою любовь… — Всхлипывает еще громче. — Знаю, что не веришь. Я тебе докажу… Хочешь? Ты только не брыкайся больше, ладно? Это все усложняет…

Сашка влажно всхлипывает. Но затихает. И только ее плечи трясутся в безудержной дрожи. Я привстаю. Еще не до конца поверив, что моя взяла. Упираюсь ладонью в матрас. Так при желании она запросто может откатиться. Но ничего подобного не происходит. Тогда я медленно спускаюсь ниже. Поглаживаю ее, как норовистую кобылку. Медленно, успокаивающе. Разминаю одеревеневшие мышцы спины, сминаю ягодицы. Лишь когда Саша полностью расслабляется, осторожным движением развожу ее ноги. Конечно, было бы лучше, если бы она лежала на спине, но… Черт с ним! Прокладываю дорожку поцелуев вниз, пощипываю губами кожу. Сашка то стыдливо зажимается, то абсолютно бесстыже выпячивает попку, максимально открываясь для моих губ и языка.

— Ринат… — шепчет в подушку, — Ринат… Господи.

Переворачиваю ее на спину и, перед тем как продолжить, внимательно гляжу в ее блестящие от слез и желания глаза.

— Ты не можешь этого хотеть, — шепчет упрямо, очевидно, все еще считая себя недостойной.

Не отрывая от нее взгляда, сползаю вниз, чтобы наглядно ей продемонстрировать, как она ошибается. Я хочу. Я преклоняюсь.

Саша

То, что делает Ринат, становится для меня потрясением. Катарсисом, которого я прежде не знала. Я не представляю, сколько это длится. Я напрочь теряюсь в случившемся. Может быть, проходит всего минута, а может, тысячи лет. Мне все равно. Время замирает в одной точке. Стрелки часов останавливаются, когда я начинаю свое погружение в бездну… О, да! Я сама… по доброй воле ныряю все глубже и глубже, несмотря на дикий страх утонуть. Зарываюсь пальцами в его короткие волосы, бессвязно что-то шепчу, мечусь на подушках и неистово подталкиваю бедра навстречу его умелому рту. И падаю… падаю… падаю. На самое дно. Почти смирившись с предстоящей смертью. Уже готовая ее принять. Как вдруг оказывается, что там, на дне, на этой чудовищной глубине под толщей всего того, что на меня давит сверху, дыхание утрачивает всякий смысл. И страх уходит, как уходит все напускное и ненужное. Остаемся лишь я и он. Он и есть моя жизнь. Он и есть эта глубина, до которой мне хватило смелости дотянуться. Я с громким криком растворяюсь в ней и проваливаюсь в забытье.

Когда выныриваю — в комнате темно. Едва дыша, веду рукой по прохладным простыням. Я снова одна. Но нужна ли мне эта передышка? Переворачиваюсь на спину и вновь прокручиваю в голове события вечера. Прислушиваюсь к себе. Ну, и как мне теперь с этим жить? А без этого… как?

Улыбаюсь. Чудом преодолев смущение, надеваю его рубашку и отправляюсь на поиски Рината. Не нахожу его ни в кабинете, ни в кухне. Растерянно переминаюсь с ноги на ногу посреди коридора. Со стороны террасы доносятся странные звуки. Будто кто-то… боксирует. Подхожу ближе. Так и есть. Ринат изо всех сил колотит грушу. В его ушах — эйр подсы, и, конечно, он не слышит звука моих шагов, а значит, я могу, воспользовавшись ситуацией, тихонько за ним понаблюдать. Мне нечасто выпадает такая возможность. Усаживаюсь на подлокотник кресла и залипаю.

А между тем за окном светает. Еще блеклый розовый свет озаряет комнату, желтые листья кленов вспыхивают языками пламени, в отблесках которого я, кажется, вижу каждую капельку пота на груди Орлова. Мое сердце мучительно сжимается. Я не знаю, чем заслужила этого мужчину. Просто не знаю. Может, он и есть моя награда за то, что тогда случилось?

— Давно тут сидишь?

Вздрагиваю. Ринат стоит, распахнув настежь французское окно, и небрежным движением растирает полотенцем взмокшую голову.

— Не знаю.

— Не холодно?

— Нет.

Вдыхаю пахнущий морозной сыростью и палой листвой воздух. По ногам действительно тянет. Я ежусь то ли от этого, то ли от того, что не нахожу слов… Всегда не нахожу, хотя мне столько всего ему нужно сказать.

А потом, как озарение! Ведь я могу ответить Ринату на том же языке, на котором он сам говорил со мной еще недавно. Он поймет. Потому что даже голос тела может звучать по-разному. Теперь я это точно знаю. Он меня научил.

Медленно подхожу ближе. Глаза в глаза. Легко улыбаюсь и касаюсь его горячей груди ладонями. На контрасте со сквозняком прикосновение обжигает. Я судорожно втягиваю воздух и даже на секунду отдергиваю руки. Я вся — обнаженный нерв.

— Мне надо в душ. Я ужасно потный.

— Ничего. Тебе все равно предстоит вспотеть, так какая разница, когда это случится?

Откуда во мне берутся силы шутить? Не знаю. Но мне нравится эта легкость. Я наслаждаюсь ей. И ему она по душе тоже.

— Звучит как угроза, — Ринат склоняет голову к плечу, и в розовом свете зарождающегося утра сверкает белоснежная полоска его зубов.

— О, нет. Это просто констатация факта.