С каждой минутой, с каждым часом положение казалось АлексеюГригорьевичу все более неприятным, тяжелым и рискованным. Если герцог де Лириавоспримет случившееся с его курьером не просто за несчастную случайность, а забесчестие, это еще полбеды. Деньги многое значили в жизни Долгорукого, однакоон смолоду жил с убеждением, что всякое богатство — не цель, а средство.Средство для достижения власти! Чтобы сгладить недовольство посланника, которыйнепременно начнет пенять царю на творимые в долгоруковских вотчинах безобразия,князь готов был отдать немалую сумму. Конечно, не восемь тысяч золотых монет...А вот любопытно бы знать, в чем их все-таки везли? В кожаных прочных мешочках?В сундучке? Или на каждом из испанцев был такой особенный нательный пояс?..Когда курьер очухается, он расскажет. Ну а Никодим Сажин уже не очухается и нерасскажет ничего. Кто бы мог подумать, что такой сильный, такой крепкий плотьюмужик вдруг загнется от какого-нибудь десятка плетей?! Да, сдох Никаха, унеся ссобой в могилу сведения о том, где припрятал испанское золото... Наверняка обсем знает его сообщник и сродник Савушка, да ведь того Савушку еще надо взять.

Конечно, Долгорукий уже послал людей в Лужки, самого Стелькупослал (со щекой, вспухшей и горящей от оплеухи, полученной за то, чтоперестарался с Никахою), однако что-то твердило ему: не взять Савушку! ВедьНикодим с дочерью ринулись в Горенки, к князю, когда узнали о спасении испанцаи Даньки и почуяли неладное. А Савушка остался сидеть на мешках (ну, кошелях,сундуках, велика разница!) с золотом... На его месте Алексей Григорьевичнипочем не стал бы дожидаться возвращения подельника, а подался бы куда глазаглядят. Россия велика. Человеку затеряться в ней бесследно — все равно чтокамушку, кинутому в затхлый пруд, кануть на дно. С таким-то золотым запасомможно безбедно прожить до конца жизни, еще и детей и внуковоблагодетельствовать до скончания веков, особенно если не швырять денежки кудапопало, а распорядиться ими по-умному.

Алексей Григорьевич быстренько помечтал, как бы он самраспорядился испанским золотишком, попади оно все-таки в его руки, но тут жеотвлекся от бесполезных мыслей и мрачно уставился в два настороженных девичьихлица, обращенных к нему.

О другом надо сейчас думать! О том, что де Лириа может неповерить непричастности Долгорукого к кровавым делишкам его людей. Тако-ойслушок тогда пройдет, такой зловонный слушок... Герцог близок к Остерману —даже если и не близок, тот, прознав о случившемся, начнет раздувать пламя,подливать масла в огонь, он будет счастлив подсидеть и фаворита, и его семью,которая лезет во все дырки, желая покрепче оплести государя. Небосьпронырливый, хитрющий, по-змеиному мудрый Андрей Иваныч уже давно почуял, длячего завлекает Долгорукий пылкого юнца-императора в свое имение, для чегонепрестанно выставляет перед ним напоказ дочь-красавицу, почему заставилЕкатерину отказаться от слова, данного Миллесимо.

Дураку понятно, почему, а Остерман не дурак. Если Долгорукимудастся соблазнить и прибрать к рукам Петра Алексеевича, это значит, что воглаве Российского государства фактически будет стоять неГенрих-Готлиб-Фридрих-Андрей Иваныч, а Алексей Григорьевич. И он не замедлитотправить бывшего обертофмаршала в Пелым, или в тот же Березов, где маетсяМеншиков, или еще дальше, в какой-нибудь Жиганск Якутской губернии, куда в своевремя стараниями пресловутого Алексашки загремел его свояк Антон МануйловичДивьер, бывший губернатор Петербурга. Еще есть такой военный порт Охотск набрегах невообразимо далекого Тихого океана... Да, Остерман будет носом землюрыть, всякую искру костром раздувать, а конфузия с испанцами — это такая искра,от которой не просто костер — пожар возгореться может. Бывало, что Москва откопеечной свечки сгорала, как бы Долгоруким не погореть из-за непомернойалчности своих крепостных...

И вот теперь, в такую опасную пору, когда всей семье надобнозабыть о непрерывных ссорах и сварах, сплотиться перед лицом могущей бытьгрозной беды, когда надобно все силы бросить в бой ради незамедлительноговзятия «осаждаемого града», именуемого русским государем, — именно теперьдочь Катерина делает все, чтобы нагадить семье, чтобы разбить все планы отца.Да будь она поумнее, давно бы уж...

Алексей Григорьевич мысленно махнул рукой. Ну не ему же,отцу, в самом деле, учить дочь, как соблазнить мужчину! Еще и своднейсделаться? Только этого не хватало!

Тут же князь сокрушенно покачал головой. Ничего, одноваживем! Надо будет — сделается и своднею. Толкнет государя в постель к дочери,за ноги держать будет, со свечкою над ними встанет — и глазом не моргнет.Вероятно, именно это и придется устроить. И как можно скорей, пока... пока нестало безнадежно поздно.

Князь едва не схватился за свою седую, многоумную,многотерпеливую, и многострадальную голову. Сколько передумано, сколькостраданий перенесено было, пока не удалось отвратить юного императора от егобезумной страсти к беспутной Елисаветке! Вот это была опасность так опасность —возможная женитьба Петра на красотке-тетушке. И Елисаветка не замедлила быобвенчаться с малолетним племянником! По счастью, она оказалась слишком жаднойдо плотских удовольствий, думала не головой, а своим бабьим передком, вот ипредпочла умелого развратника Бутурлина пылкому, но неловкому юнцу-государю.Потом начала заигрывать с Иваном...

Теперь место в сердце Петра свободно, и место на троне рядомс ним — тоже. Что должна делать Катерина, ежели по уму рассудить? Лезть, лезтьна эти места, пробираться, карабкаться, взбираться, протискиваться,проталкиваться! Ведь, по пословице, свято место не бывает пусто. Неужели Катькане видит, что сегодня в дом Долгоруких нежданно-негаданно свалилась ее новая иочень опасная соперница — совершенно как некогда, во времена баснословные,незапамятные, свалилась с небес на землю вся сила нечистая, сброшенная оттудаГосподом Богом и его ангелами-архангелами после победы над Сатаной. Течерти-бесы, которые упали в леса, сделались лешими, манилами и уводилами, те, чторухнули в воду, — водяными, болотниками, омутниками, в степях повелисьстеновые, на подворьях — дворовые, амбарники, сарайники, ну а в домах завелисьдомовые, подполянники, подпечники, кикиморы.

Вот такая кикимора запечная нынче вкралась в дом Долгоруких...

Ладно, Катька — дура, все еще слезы по прежнему женихуточит, не видит, не замечает ни черта, однако глаза Алексея Григорьевичасовершенно не были затянуты слезами. Он приметил, какие взгляды кидал Петька...тьфу, Петр Алексеевич, государь император, на эту приблудную девчонку. Онвидел, как оживало, как шевелилось его естество в туго натянутых штанах! Привзгляде на Катерину такого с мальцом никогда не происходило! И он двадцатьвосемь раз напомнил Алексею Григорьевичу, что Дарья Васильевна (Убиться! Нупросто не встать и умереть! Данька этот стриженый, беспорточный — ДарьяВасильевна!) должна ехать в Москву вслед за государем, вместе с князем Иваном исамим Алексеем Григорьевичем. Ни Екатерина, ни Елена, ни, само собой, ПрасковьяЮрьевна даже и вспомянуты не были. Зато Дарья Васильевна...