жарко и влажно. Физические нагрузки не представляют собой ничего особенного, пусть и несколько непривычны. Но сочетание жары, влажности и фехтовального костюма выматывают.

Дон Карлос категорически не признаёт занятия с голым торсом или даже в лёгкой рубахе. Либо полноценное обмундирование фехтовальщика, с весьма плотной защитной курткой и перчатками, либо и вовсе костюм-тройка.

Не спорю, дон Карлос непосредственный участник трёх переворотов (не только в родной Венесуэле), полудюжины мелких войн и нескольких десятков клановых разборок. И нигде, по его словам, не предоставляли возможность подготовиться к схватке. Будь то замаскированная под дуэль попытка убийства, нападение с ножом уличного бандита или перестрелка – всегда приходилось сражаться в чём есть.

Звучит дико, но здесь даже воюют так, что по одежде можно отличить – к какому классу принадлежит воюющий. Дон Бургос, как и все представители правящего класса, должен носить исключительно подобающую одежду.

Военное обмундирование, если ты на службе действительной или в армии революционной. Пиджак с брюками как лицо гражданское. Пиджак и брюки могли быть дешёвыми, застиранными… но носить их положено даже при вылазке в сельву. В противном случае окружающие моги усомниться в твоём праве на лидерство.

Лазеек полно… но только для своих, для представителей старых семей. Тех, кто доказал своё право на отдельные причуды.

Мне нельзя…

* * *

– Экая скотина, – слышу брезгливый голос крепкого немолодого господина в некогда хорошем, но ныне сильно поношенном костюме из английской шерсти, неуместном в климате Каракаса, – обворовать меня вздумали?

Говоря это, господин лениво тыкал тростью в двух скорчившихся под его ногами оборванцев, нимало не беспокоясь собирающейся толпой, настроенной откровенно недружелюбно. Горячие местные парни, решившие выручить незадачливых земляков из лап несомненно плохого гринго, скорее развлекали его.

– Русский? – Удивлённо спрашиваю господина. Удивление не наигранное, как-то не сталкивался с представителями русской общины в Каракасе. Русскоговорящих полно, но это всё больше евреи-переселенцы из Российской Империи, совершенно отдельный микрокосм.

– Русский, – доброжелательно отвечает господин, – Семёнов Илья Тимофеевич. С кем имею честь?

– Сушков Александр Викторович, – так же доброжелательно представляюсь, после чего вытаскиваю револьвер и стреляю в воздух, – сейчас полицейские подойдут, да и местная шантрапа охолонет.

– В участок мерзавцев передать? А не отпустят за взятку-то?

– Коль найдутся средства, так непременно отпустят, – смеюсь, – власти здесь удивительно коррумпированы.

Трое полицейских с капралом во главе появились через несколько минут. Обмундирование не новое, давно нестиранное, с разводами соли от застарелого пота. Все изрядно под хмельком, в глазах усталое раздражение людей, которых оторвали от хорошей трапезы и интересного времяпрепровождения.

– Сеньоры, – обдав ароматами пота, лука и перегара, кисло приветствует нас опытный капрал, с первого взгляда опознавший чужаков. Чужаков с определённым положением в обществе, так что проигнорировать нас нельзя, – капрал Диас, приветствую вас.

– Хорхе, – кинув взгляд на оборванца, сказал полицейский, – старый знакомый… Что он натворил, сеньоры?

– Семёнов Илья Тимофеевич, – представился эмигрант, – ограбить недоумок попытался.

– Воевали? – Поинтересовался капрал, – действительно недоумок… Ограбить боевого офицера… ха! Да наши офицеры из солидарности все барриос вверх дном перевернули бы! Полки подняли бы и… пусть даже вы в другой армии служили, но всё равно… нельзя офицеров трогать, понял, собака?!

Попинав бандитов, полицейские записали наши данные – исключительно по моему настоянию, неприятно удивившись настойчивости.

– С оформленными бумагами больше сдерёшь, – говорю негромко капралу, – пусть проникнется поганец!

– Диас к вашим услугам, сеньор, – полицейский скривил толстую, давно не бритую физиономию в ухмылке, которую он считал дружелюбной.

– Илья Тимофеевич, – раскланиваюсь с земляком, не делая попытки продолжить знакомство.

– В Гражданской не участвовал, – донёсся голос с хрипотцей, – знаю уже, прошёл… Раз знакомство продолжать не хотите, так опасаетесь, что не на той стороне воевал. Или скорее, раз вы тоже в эмиграции, что не тех убеждений придерживаюсь. Нет убеждений, кончились.

– Рад знакомству, Илья Тимофеевич, – снова поворачиваюсь к нему. – Не имел чести быть гражданином Российской Империи, как и все мои предки до пятого колена включительно. Так что не в убеждениях… но отчасти вы правы. Знакомство моё с русской эмиграцией не заладилось, все почему-то считали, что я кому-то должен. Романовым, Белой Идее… Прошу прощения, был несколько предвзят.

– Сталкивался, – протянул новый знакомый, устало оперевшись на трость, – живут идеей и всё больше идеей мести, мда… Потому в Венесуэлу из Парагвая и переехал, что поднадоели людоедские высказывания лидеров тамошней русской общины. Понять, что в Революции виновны не только иностранные агенты и жиды, но и не в меньшей степени мы сами, как правящий класс, не хотят. Жаждут возвращение и мести. Всю Россию кровью залить готовы, лишь бы вернуть всё, как прежде!

Знакомец мой оказался человеком симпатичным – из тех, с кем хочется если не сдружиться, то хотя бы регулярно общаться. Филолог по образованию, до начала Первой Мировой успел поработать учителем гимназии. Затем война…

– Добровольцем пошёл. Сдуру, признаюсь. Патриотизм, статейки в газетах. Понять, что война эта России не нужна и участием в войне царь отрабатывает французские кредиты да провалы во внутренней и внешней политике… но об этом тогда не думали в моём кругу. Фанфары, пафос, отстоим Русь-Матушку!

Пока он рассказывал, мы как раз подошли к небольшому кафе и присели за столик. Жестом подзываю официанта.

– Кофе и… что тут у вас фирменного? Принесите.

– До капитана дослужился, – продолжал тем временем Илья Тимофеевич, – да в конце шестнадцатого года во Францию командировали, в состав Экспедиционного корпуса[87]. Европа, союзники… как вспомню, вздрогну. Фош[88] лично не раз отмечал, что наш корпус наиболее боеспособный на Западном фронте, а отношение меж тем самое скотское. Питание скверное, снабжение вообще.

– А на дыбы подняться? – Интересуюсь негромко, – неужто представители Корпуса такие… вялые были?

– Вы действительно не из России, – вздохнул новый знакомец, – об этом столько в газетах писали, да меж собой обсуждали… Вялые, да, это вы хорошо сказали. Да и с чего им быть иными, если царь наш во всё союзникам потакал? Союзнички… оплаченные боеприпасы и вооружение не поставляли вовремя! На полгода-год сроки задерживали, сотни миллионов рублей присвоили.

Несколько раз глубоко вздохнув, Илья Тимофеевич отпил кофе.

– Извините за горячность, больная тема. А на дыбки поднимались, да ещё как! Не слыхали о восстании в Лагере Ла-Куртин? В сентябре семнадцатого аккурат. Три дня бои шли, с артиллерией… свои же и подавили, вместе с французскими жандармами.

– После Революции и вовсе… кровью искупить вину предложили. Дескать, раз Россия их предала, то нам нужно компенсировать её вину. Кого по французским частям разбросали… догадываетесь, как их там использовали? Мясо пушечное! Иных в Алжир, в колониальные войска. Были и иные… но сладко никому