четвертак и тот подхватил чемоданы, осклабившись во все шестьдесят четыре нечищеных зуба. Четвертак для такой мелкой услуги излишне щедро, зато информация о мотоватом европейце по цепочке просочилась к таксистам.

– Мистер, – услужливо распахнул дверь чёрного новенького Форда таксист-итальянец, плотный мужчина лет сорока, – куда вас отвезти?

– Хороший, но не слишком дорогой отель на тихой улочке. Такой, чтоб прислуга приличная, да загулявшие прохожие не мешали спать. Но не совсем в глуши.

Итальянец задумался ненадолго, скребя небритый подбородок. Растительность отчётливо поскрипывала под могучей пятернёй с неровными, явно обгрызенными ногтями, под которыми виднелась грязь.

– Есть такие, мистер, – наконец сказал он уверенно.

– А что так долго думал? Неужели заказ необычный?

– Тут дело такое, мистер, – начал таксист, выруливая на дорогу, – город-то у нас немаленький, так что сходу так сказать и нельзя. Где дорожные работы производят неподалёку, где шпана улицы делить начала, да шумно, со стрельбой. Вам же нервотрёпка такая не нужна?

Пятнадцать минут спустя Винченцо привёз меня на тихую улочку и помог выгрузить чемоданы.

– Восемьдесят центов, мистер. Ежели по счётчику, – намекающе сказал он.

Получив два доллара, просиял и вручил мне несколько визитных карточек.

– Эт моя, значит… может, понадобится такси заранее заказать… ну мало ли! Эт брата моего двоюродного, адвокат…

– Черкни-ка лучше адрески хороших пиццерий, – перебиваю его, – разных чтоб. Соскучился, сил нет!

– Так вы из наших, мистер? – лицо таксиста просветлело, – а так и не скажешь!

– Датчанин, просто очень уж итальянскую кухню люблю.

– Эт да, кухня у нас лучшая в мире, да и культура…

– Ни один образованный человек не станет с тобой спорить, – соглашаюсь с ним.

– Французишки разве что! – Хохотнул тот, расплываясь в улыбке от знакомства с таким замечательным мной.

Винченцо журчал, попутно записывая адреса. В его голове я уже стал если не своим, то как минимум кандидатом в почётные итальянцы. Случайно вышло… но удачно!

Таксист, да ещё таксист итальянец, это ценнейший кадр, информированность у него зашкаливает. Если не знает чего-то сам, то наверняка сведёт с тем, кто знает, контакты порой самые неожиданные.

А пиццу я и правда люблю, да и по фаст-фуду вообще соскучился…

* * *

Светящаяся реклама на улицах Нью-Йорка наличествует уже в двадцать седьмом году. Яркая, бросающаяся в глаза, слепящая – так она выглядит на центральных улицах. И пусть до нормативов двадцать первого века ей далеко, но… я поплыл.

В голове будто щёлкнул невидимый переключатель, появилась железобетонная уверенность, что это мой город. Город, в котором я родился и вырос, знаю до последней подворотни.

Чувство это ложное, базирующееся на многочисленных передачах и ситкомах, просмотренных ещё дома. Все эти Друзья, Секс в Большом городе… имя им Легион. Вроде и не являлся фанатом ТВ, но всё ж таки не в вакууме жил, волей-неволей насмотрелся и наслушался.

Попав в Нью-Йорк, пусть даже и образца тысяча девятьсот двадцать седьмого года, я будто попал в привычный, насквозь знакомый мир. Домой.

Уйдя с центральных улиц, в какой-то дурной эйфории покатался на метро и трамваях, пошатался по закоулкам… и теперь не знаю, где нахожусь. Заблудился. Понятно только, что местечко если не злачное, то где-то рядом.

Невысокие однотипные дома в пять-семь этажей, с металлическими лестницами снаружи. Развешанное кое-где постиранное бельё, грязные улицы и почти полное отсутствие прохожих. Оно и неудивительно, в час ночи-то…

– Мистер, – шагнул я к прохожему, но тот резко шарахнулся от меня – так, что упал на четвереньки и несколько шагов пробежал в стиле диких предков, прежде чем поднялся по эволюционной лестнице до человека прямоходящего. Преследовать не стал и напуганный горожанин через полсотни метров вскарабкался уже на лестницу металлическую.

Смутно различимый при тусклом свете редких фонарей, он помахал мне оттуда рукой.

– Вряд ли приветствие, скорее уж кулаком грозит, – говорю сам себе и нервно смеюсь. Нехороший прецедент, между нами – если так шагаются от случайного прохожего, причём одетого хорошо, то райончик явственно криминальный. Причём из тех, где регулярно убивают.

Как назло, оружия с собой нет – ни револьвера, ни даже ножа с кастетом. Не то чтобы умею ножом… но всё спокойней.

Отойдя под стену дома, чтобы не быть вовсе уж на виду, прикусываю губу. Что-то мне подсказывает, что вляпаться в приключение здесь можно на раз. Стреляют сейчас часто, но всё больше ребята серьёзные, не боящиеся сирен полиции и любопытных глаз, прильнувших к окнам.

Знаменитое Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаем у горожан включается только при разборках людей значимых. Мелкую же шушеру сдают на раз. Так что шушера эта, по идее, предпочитает работать ножами и кастетами.

Кастет проблема не самая большая. Ну, усилит удар… зато и провалиться вслед за ударом легче. Есть шансы. А вот нож… Ролики в интернете и передачки по ТВ не заменят тренировок.

Кураторы же, как назло, отказывали в курсе ножевого боя, объясняя это чувством ложной безопасности. Навыков в итоге ноль, а из достоверных знаний только вяленькая мыслишка, что под удары ножа лучше подставлять руку, защищая жизненно важные органы.

Перехватить и взять на приём… не смешно, против шустрого новичка с ножом шансы имеет разве что опытный омоновец. А против уголовника с какой-никакой школой разве что мастер рукопашного боя выйдет.

– Защитить, защитить… точно!

Быстро сняв шёлковый галстук, наматываю его на левую руку, под пиджак – так, чтобы не было видно. Вряд ли защитит в полной мере, если вдруг что, но хотя бы чуть ослабит, и то…

Несколько минут иду вдоль домов, всматриваясь до боли в глазах в просветы меж домов.

– Никак огни? – Прибавил шагу и…

– Не так быстро, мистер, – Преградил мне путь рослый мужик с гнусавым голосом, показав лезвие ножа. У самого сто восемьдесят пять роста, но этот не ниже, да шире в плечах чуть не в полтора раза. Здоров на редкость, причём движется плавно, как профессиональный боец.

– Фак! – Вырывается у меня на английском, непроизвольно делаю несколько шагов назад.

– Куда-то спешите, мистер? – В бок утыкается что-то твёрдое, голос подельника такой же специфически гнусавый.

– Мистер поделится с нами, так ведь? – Утвердительно произносит широкоплечий, похлопывая лезвием ножа по широкой тёмной ладони.

– Конечно поделится, – говорит второй, – он же добрый человек, так ведь? Сейчас он отдаст добрым людям на нужды бедных свои деньги, свои часы и свою одежду, да отправится дальше, благодаря Господа, что встретил нас, а не каких-нибудь бандитов. Негодяи повадились бить приезжих по голове железными трубами и протыкать им внутренности большими ножиками. Приезжие долго болеют, а случается, и умирают.

– Мистер хочет