Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как вот эта красавица посмотрела в сторону Игната!
— Секретарь… — странным тоном произнесла девушка и ручку свою нежную на стол положила, демонстрируя роспись на длинных ногтях. — Я Елена Павловна.
На плече Елены Павловны висела сумка, а из сумки выглядывала крохотная дрожащая собачка, в ее глазах застыло выражение тоски и обреченности.
— Сделай чай. Только зеленый и с жасмином. Никаких пакетиков, не люблю… и заваривай при температуре восемьдесят градусов. Без сахара.
Наверное, она ждала, что Ксюша возмутится, но та лишь кивнула: чай так чай. Есть у нее зеленый и с жасмином, папины друзья передали, из Китая. А Ксюша такой не пьет, вот сюда и принесла… и пригодился.
— Кажется, мы сегодня раньше уйдем, — сказала она, когда за Еленой Павловной закрылась дверь.
Помимо чая, Ксюша и кофе сделала, а в шкафчике нашлась пачка печенья. И высеребренный поднос пригодился.
В кабинете явно назревала ссора. Ксюша не собиралась подслушивать, но не услышать тонкий нервный голос Елены Павловны было невозможно. Она или чего-то требовала, или в чем-то кого-то упрекала, а может, и то и другое сразу.
Игнат отвечал тихо.
— Может, не лезть к ним пока? — Ксюша покосилась на дверь с опаской, но все же решилась.
Елена Павловна изволили кричать и, увидев Ксюшу, совсем уже задохнулись от возмущения.
— Ты… — она ткнула длинным пальцем в Ксюшину сторону. — Подслушиваешь?!
— Вы чаю просили. — Ксюша поставила на стол поднос. — И кофе.
Чай. Кофе. Печенье. Сахарница из старинного набора, приобретенного по случаю на Птичьем рынке — порою там совершенно замечательные вещи попадались. А еще высокий кувшинчик для сливок. И вазочка с бумажными салфетками.
Елена Павловна следила за каждым движением Ксюши, и глаза ее все заметнее темнели… странно! Она ведь красива, эта женщина, и прекрасно отдает себе отчет в своей красоте. Тогда откуда этот гнев?
— Выбирай, — прошипела она в спину Ксюше.
А что выбирать, так и не сказала.
Из кабинета Елена Павловна вылетела спустя минуту и, выплеснув содержимое чашки прямо на бумаги, сказала:
— Дерьмо! Я же просила сделать нормальный зеленый чай…
Выглянув из-под стола, Хайд оскалился. Он не собирался нападать на громкую женщину, лишь предупреждал ее о своем присутствии.
— Это что?! — Голос ее стал нормальным. — Игнат, ты видел это чудовище?! Ты по-прежнему считаешь, что…
— Я считаю, что тебе пора уйти, — Игнат распахнул перед невестой дверь. — Прогуляйся. Успокойся. Тогда и поговорим.
— Ты еще пожалеешь!
И дверью громко хлопнула.
Ох… вот чего Ксюша терпеть не могла, так это становиться свидетелем чьих-то ссор. Тем более что в нынешнем случае она подозревала, что является не только свидетелем, но и предметом ссоры.
— Зайди, — велел ей Игнат.
Ну вот, сейчас ее опять уволят. Ксюша поднялась, стряхнула с бумаг капли чая и решительно направилась в кабинет.
Начальник ее определенно пребывал в смятении. Сложив руки за спиной, он расхаживал по кабинету и выглядел хмурым.
— Извини, — шеф бросил на Ксюшу крайне неприязненный взгляд. — Ленка порою перегибает палку.
Ну да, Ксюша ууже заметила.
— Вот не пойму я вас!
— Кого? — на всякий случай уточнила Ксюша.
— Баб! Вроде все у нее есть, ни в чем ей не отказываю. Так какого рожна ей опять надо?
Это был риторический вопрос, на который Ксюша при всем своем желании не сумела бы ответить.
— Чай ей не тот… — проворчал Игнат.
— Это хороший чай, настоящий. Папе из Китая прислали, — молчать было неудобно, а обсуждать чужих невест — неприлично. Вот чай — дело другое.
— Из Китая, значит…
— Да, он там работал одно время. Но если вы зеленый не любите, есть и черный. И еще — белый.
Игнат воззрился на Ксюшу так, словно она ему что-то неприличное предлагала. Ну она же не виновата, что дома, на антресолях, у нее годовые запасы чая хранятся!
— И ройбош, но это уже не Китай — Африка.
— Тоже прислали?
— Да. Папа во многих местах работал… сейчас он в Египте… вроде бы был в Египте, но уже мог и уехать.
— И кто же у нас папа?
— Реставратор. И мама тоже, только она — специалист по фрескам, причем лучший. — Ксюша гордилась своими родителями, хотя, конечно, жизнь у них была совершенно сумасшедшая. Если раньше они хоть иногда задерживались в городе, то теперь если и заглядывали, то на пару дней всего. Да и зачем приезжать, если есть скайп, Интернет и прочие радости жизни? И Ксюша уже взрослая. — А бабушка рукописями занимается… тоже восстанавливает их. Дедушка — переводчик, ну, то есть не совсем переводчик, он шесть древних языков знает…
— А ты — секретарь? — Игнат остановился.
Ну да, секретарь. Что плохого в том, чтобы быть секретарем? Знал бы он, как тяжело жить в семье, где сплошь одни творческие и увлеченные личности, которые вечно забывают о таких мелочах, как запас продуктов в холодильнике, квартплата и собственное расписание?
Семейными талантами Ксюшу природа обделила, и дедушка шутил, что сделано это было нарочно, дабы все остальное семейство не перемерло с голоду…
— Так получилось, — просто ответила Ксюша. — И… если хотите, я спрошу про шкатулку. Только мне надо подробнее знать, о чем именно спрашивать.
Про труп можно и не рассказывать… или рассказать? Мама считает такие истории очень романтичными. Бабушка посоветует ей носить с собой монтировку или хотя бы гаечный ключ приличных размеров, который она полагала всяко более надежным средством, нежели газовый баллончик.
— У них связи и опыт. Может, подскажут что-нибудь…
Игнат разглядывал Ксюшу и отвечать не торопился.
— Пошли пообедаем, — наконец сказал он. — Я жрать хочу.
Вот зачем он притворяется грубым?
— Хот-доги любишь?
Не очень-то, но в ресторан ее с Хайдом не пустят, и Ксюша согласилась на хот-доги. Только, наверное, это не совсем прилично — уходить на обед с начальством. И если бы не любопытство — а Игнат явно желал рассказать ей что-то, но не хотел об этом говорить в кабинете, — она отказалась бы.
В парке было людно.
Играла музыка, звенели карусели, и шарманщик с обезьянкой приставал к прохожим, предлагая им вытянуть счастливый билетик.
А хот-доги и вправду были вкусными, со свежим салатом и каким-то совершенно волшебным острым соусом. Игнат взял три — для Хайда тоже, пусть и без салата, и без соуса.
— Про Петра Первого знаешь? — Настроение у Игната явно не улучшилось, он снова стал в чем-то сомневаться и явно подыскивал предлог, чтобы отвязаться от Ксюшиного общества.