как положено. Духи не любят своеволия, – наставлял он. – А будешь хорошо себя вести, тетка Эриф присмотрится к твоей душе.

Я с подозрением принял из рук женщины пиалу и принюхался. Жидкость пахла травами и чем-то кисловато-ягодным. Наверняка в ней был и хмель, ведь на лицах остальных уже расплылось выражение умиротворения и довольства.

Когда я перестал так сильно волновать здешних обитателей, они вернулись к разговорам и странным ритуалам. Кто-то уже танцевал вокруг костра, и танцы эти не походили на те, что мне приходилось видеть в Белоярове, Мирее или Нараме. Дикари взывали к духам, а я… я был чужд этим ритуалам и потому остерегался.

– Пей, кудрет, – хриплым голосом велела женщина, и глаза ее, такие же черные, как у кочевника, подчинили меня чужой воле. Тоже шаманка… возможно, даже более сильная. – Это пробудит душу.

Говорила она странно, с трудом и задумываясь над каждым словом. Наверняка кочевникам нечасто приходилось пользоваться белоярской речью. Их жизнь навеки связана со старым Нарамом, его языком и древними верованиями. Возможно, даже более древними, чем я предполагал, ведь никто из здешних женщин не носил ничего похожего на национальные костюмы и не покрывал голову.

Прежде чем собраться с духом и отхлебнуть из пиалы, я мысленно обозвал себя никудышным разведчиком. Травянистая жидкость приятным теплом стекла по глотке, оставив приятное послевкусие. Я прислушался к себе, но тело не подавало признаков скорой смерти.

– До дна, – сказала тетка Эриф.

После первого глотка меня уже не требовалось уговаривать. Я опустошил пиалу и протянул руку с просьбой налить еще. Кочевник усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Не помню, сколько мы выпили. Моргнув, я вдруг обнаружил себя танцующим у костра под бой ритуальных барабанов, чествовавших ночь великой охоты. Мы двигались, держась за руки, кочевники завывали песнопения, а мне было хорошо. Что-то гнетущее, разочарованное, опозоренное больше не вгрызалось в ребра, наоборот, оно разжало пасть и выпустило меня на свободу. Глаза видели только пламя и неясные скачущие фигуры, собственное тело казалось легче перышка. Наверное, таким счастливым я был только в детстве… пока не проявился дар лихомора.

Когда завывания стихли, сменившись смехом, я услышал скрипучий голос тетки Эриф:

– Твоя душа мечется, кудрет. – Она говорила невыносимо медленно, а мне совсем не хотелось ее слушать. – Вижу, сколько черноты с тебя слетело от моего напитка. Как птенец сейчас стоишь, такой же облезлый и дурной. Ищешь что-то, а найти не можешь. И оттого жрешь себя денно и нощно, потому можешь силу свою не удержать. Нет покоя телу, пока душа страдает.

– Я не страдаю, – отрезал я, глядя на тетку Эриф сквозь туман веселья, подаренного ее чудесным напитком.

– Ты ищешь, кудрет, но не находишь. И пока не найдешь, не обретешь покой.

Я отвел глаза, внезапно вспомнив об Амаль. Я искал ее. Искал ведь? Зачем? Вспышка воспоминания заставила меня замереть. Пожар в Зеленом особняке. Охота, которую объявил на нее Айдан. Сгоревший дом Мансура. Моя тлеющая надежда однажды увидеть ее живой…

Улыбка сползла с моего лица, отчего тетка Эриф ухмыльнулась.

– Вижу, очухался. Сегодняшняя ночка пойдет тебе на пользу. Не зря Сууд тебя нашел. Духи своею волею привели твою дорогу к нам, потерянный птенец.

Я задохнулся от возмущения. Потерянный птенец? Я?! Да она хоть знает, с кем говорит?

– И даже не пыжься – не напугаешь своей зеленой формой, – буркнула тетка Эриф. – Не боюсь я вас, да и никого не боюсь, кроме духов. И тебе советую научиться покою, если не желаешь стать слугой своей силы. Ты и без того ослабеешь, когда уйдешь с родной земли.

– Мне так говорил Реф, – пробормотал я, будто наяву вспомнив наш давнишний разговор в Нечистом лесу. В тот злополучный день, когда я рассек колено, нам обоим еще было невдомек, куда заведет меня судьба.

– Кто это такой? – прищурившись, спросила тетка Эриф. И почему у меня возникла мысль, что она уже знала ответ?

– Мой верный спутник. Он соткан из тени и магии. Его создала моя прапрабабка.

– Рядом с тобой нет спутника, кудрет.

– Он не может показаться, но его дух рядом. Я знаю. Реф лишился телесной оболочки, осталась только неупокоенная душа.

– А я тебе говорю, что нет никого рядом! Его душа больше не привязана к тебе и, быть может, даже ослабла.

– Мне нужно добраться до сиира. Там я смогу поговорить с Рефом. Однажды он уже явился мне во сне.

– Мы стоим на сиире, кудрет, – ухмыльнулась тетка Эриф. – Значит, он попросту не может показаться. Или не хочет. Пока след твоего друга в этом мире не растаял окончательно, попробуй позвать самого мощного сиира, о котором я знаю, – из крепости Меир-Каиль.

– Разрушенная твердыня Нарама? – изумился я.

Тетка Эриф кивнула и продолжила:

– Вижу, о крепости ты знаешь, а о том, что за земля под ней, не догадываешься. На том месте такой сиир, которому нет сравнения! Если сумеешь отыскать крепость, то позови своего друга. Там грань между мирами тонка, как мой волос. Тогда уж только ему решать: прийти или нет.

– Где мне найти Меир-Каиль?

– А этого я знать не знаю, дружок. Никогда мне не приходилось там бывать. Да и тебе не придется.

– Почему? Я обыщу горы и найду крепость, – упрямился я.

– А я говорю, что не пойдешь ты туда! Душа твоя не туда рвется. К цветнику иди, там найдешь нужный след. И берегись алых людей. Недоброе они замышляют. Их ведет человек с исковерканной судьбой.

– К цветнику? – опешил я.

– Помни, кудрет, ищи мир в душе, чтоб однажды не пришлось горько плакать.

Тетка Эриф похлопала меня по щеке и, пританцовывая под тихие завывания, направилась прочь. Как я ни окликал ее, сколько ни спрашивал о цветнике и алых людях, так и не сумел добиться ни взгляда, ни слова.

– Она сказала все, что хотела, – раздался над ухом голос кочевника. – Большего от нее не дождешься. Пойдем, там бичура ужин приготовила. Поешь перед дорогой.

– Мне в путь только на рассвете. Еще успею проголодаться, – буркнул я, и эти слова стали последним, что я запомнил, прежде чем проснуться в зарослях пожухлой травы.

* * *

Заря без интереса пощипывала травку возле дерева, к которому была заботливо привязана. Перед нами занимался новый рассвет, а над головой темнела горная вершина.

Я закряхтел, сам себе напомнив несмазанное колесо телеги, и кое-как сел. Голова ощущалась тяжелой, похмельной и почти не соображала. Как я сюда попал? Где поселение кочевников? Сколько ни напрягал я память, так и не смог вспомнить ни