Знаете, как я сложу все эти листы? Я изложил всю путаную историю; а теперь присоединю к ней то, что нашёл здесь в архиве. Три тонкие папки. Я и не знал, что они здесь.

Я мог бы поступить более традиционно, попытавшись пойти в издательство. Но тогда это будет не более чем очередная придуманная история. А если это найдёте вы, найдёте у того самого здания, из окна которого папка упала, вы будете знать, что здесь-то и находится КУНСТ. И поверите мне.

Я не могу отсюда выйти, вот в чём беда. Нет, никто меня не держит, я волен в перемещениях. Там, внизу, в Лимбе, на нашем входе обычный вахтёр, а часовых нет. Я не могу выйти отсюда, потому что не хочу выходить. Мне некуда идти.

Поэтому я сижу здесь, и работаю, и вечерами смотрю в окно, в просвет между жёлтыми шторами, чтобы увидеть, как неверным дрожанием воздуха заканчивается московский день. В оранжевом отсвете тёплый воздух струится над Москвой, поднимаясь, и остывает там, наверху, куда я не могу дотянуться ни взором, ни мыслью; там, где поверх крошечной земной суеты, покрывая пространство могучими неслышными гудками, стоит в бесконечных пробках звёздный Млечный Путь.

«От сонаты и симфонии СЮИТУ отличает отсутствие строгой регламентации количества, характера и порядка частей…»

Энциклопедический словарь

Началось-то всё известно с чего. Фильм в Москве снимали. Какой-то там фильм. Про мафию, что ли. Из современных, в общем. И вот по ходу фильма нужно режиссёру было сцену снять неприятную. Как человека поезд сбивает. Вышел, мол, человек на пути, а поезд его – тюк. То есть жизнь коротка, а в наше время тем более. Такая мораль этой комедии.

И так и сяк пробовали. И куклу перед поездом ставили, и дублёра – он только отскакивать успевал, а потом его к кукле подклеивали, на монтаже. Ну не получается и всё тут. Хоть плачь. Ненатурально – это самое мягкое слово. Режиссёр, и не старый ещё человек, уже чуть ли не седеть начал. Не выходит сцена.

И решают они с продюсером на пару совершить сбитие поездом компьютерно. Как в «Титанике» пароход тонул, только с поправкой на российский манер. Смета-то не предусматривала, конечно, никакой графики, думали, в крайнем случае каскадёра заставят прыгать. Он и прыгал, пока не запил. Нервное напряжение всё-таки у них, у каскадёров, громадное. Чуть зазеваешься – и в самом деле труп снимут. На это уже режиссёр злорадно и надеялся.

Ну ладно. Компьютерная графика так компьютерная графика. Обращаются к художникам подешевле. Так и так, ребята, надо нарисовать картину: представляете, на путях человек стоит, а его поезд сбивает. План в картине длится одну секунду. Заплатим столько-то. Что-то мало, отвечают художники. А вы сколько хотели за такую халтуру? Ладно, нарисуем.

И сидят, рисуют, вогнали в компьютер поезд подснятый, натуру, природу кругом – и ничего толкового всё равно не получается. Как-то ненатурально опять же человек сбивается. Режиссёр уже охрип на них орать, время-то идёт. И они через сколько-то дней в несознанку уходят. Хватит, говорят, кричать на нас. Не много хотите ли? Режиссёр им – лентяи паскудные и паскуды ленивые! Вы же мне фильм срываете весь! Я же!.. Вы же!.. Обратно охрип. А они говорят: слушай, ну будь человеком. Мы ведь и не видели, строго говоря, никогда ничего подобного. Даже ДТП как-то на глаза не попадалось подходящее. А тут целого человека огромный поезд вусмерть давит. Как мы это представляем, мол, так и рисуем. И откопайся от нас. Ну тут и режиссёр рогом упирается, на принцип идёт. Ах так? – говорит, – хотите, значит, в натуре посмотреть? Да уж, – ржут, – было бы неплохо! Ну и хорошо. Звонит продюсеру, Васильеву, естественно, по фамилии. Так, говорит, и так. Достань-ка труп мне какой-нибудь. Продюсер мрачно оповещает коллегу, что идиотские шутки выслушивать он не в настроении, а вот в случае перерасхода сметы, каковой перерасход – заметим! – уже намечается, он предоставит кинематографической общественности свеженький труп самого режиссёришки. Да нет! – кричит тот, – ты не понял! Из морга, натурально, из анатомички какой-нибудь труп мне достань попользоваться! И ситуацию с художниками объясняет. Ну продюсеры люди циничные. В ситуацию вдаваться любят меньше всего. Ладно, говорит, будет тебе труп, перезвоню. И трубку вешает.

И перезванивает через какое-то время. Ну, говорит, достал я тебе. Только с возвратом. «Хороший труп-то?» – режиссёр придирчиво так спрашивает.

«Нормальный, – отвечает продюсер, – тебе в самый раз. Бомж какой-то. На вокзале его нашли неделю, что ли, назад. И как неопознанного для научных целей употребить намеревались. Денег и водки я ухлопал немерено санитарам. Так что ты попользуйся и верни». – «Ага, верну».

Вешает режиссёр трубку и художникам говорит: «Ну, ребятки, поехали». Они охреневают: «Куда?!» – «В муда, – рифмует режиссёр, – вы же хотели посмотреть, как в натуре людей сбивают? Вот я вам и покажу». Они говорят: «Подожди, ты чего, серьёзно?» – «Ну да». – «А чего ж ты не можешь сразу труп в кино снять?» Ну он им объясняет, что такое кино, вкратце. Что такое камеры развернуть, свет, краны всякие, народу сто пятьдесят человек, разрешение на съёмки и т. д. и т. п. Вы, говорит, хоть понимаете, микеланджелы доморощенные, что официально этот, как бы выразиться, труп вам никто снимать не даст? Нелегальщина чистой воды, всё как всегда через попу делается у нас, и кино не исключение. А так мы с собой маленькую камеру домашнюю возьмём, вывезем этого бедолагу втихую и снимем всё что надо. А вы потом срисуете. Они, разумеется, балдеют, однако раз он такой художник масштабный, то и они в грязь лицом не ударят. Ну, отмороженным слегка голосом говорят, поехали, раз надо.

И едут. Сначала труп забирают. Им его санитары как раз обтёрли и одели на него чего-то. За такие-то деньги! В медицинский мешок положили, специально для этого предназначенный, с молнией. И в багажник джипа режиссёрского старенького аккуратно уложили. Только, говорят, привезите, а то у нас он подотчётное имущество. Сам, говорят, труп никуда уйти не может, так что если не привезёте – проблемы у нас будут всякие. Режиссёр только головой кивает: мол, привезём, привезём.

Поехали за город. И на выезде из Москвы их гаишник останавливает. Очень кстати. Большая радость для всех присутствующих. Художники сидят ни живые ни мёртвые от страха. До них потихонечку доходит, что в тюрьме компьютеров нету. Режиссёр на ватных ногах из джипа вылезает. Здравствуйте, говорит, товарищ инспектор, что случилось? Нарушил я, что ли, чего? А тот лениво так объясняет, что, мол, проверка документов. Пожалуйста, документы все тут. Вот они, документы. Ага… Ммм… Так… А временное разрешение? Пожалуйста! А техосмотр? Какой техосмотр? А-а-а! Техосмотр! Ну да, конечно. Да вы понимаете, такие дела… Нету его. Как раз за ним и едем. В область? В неё самую. А номера-то московские? Ну там есть место, где иномарки как раз…. И врёт в этом ключе режиссёр, и врёт, заметим, вдохновенно, поскольку сами понимаете. Гаишник принимает вид озабоченного и утомлённого государственного деятеля, узнавшего об агрессии со стороны соседнего Казахстана. Содрать-то надо с водилы. М-да, говорит он задумчиво, у тебя небось и аптечки с собой нет? Или есть? Открывай джип, посмотрим. Режиссёр вспоминает всё, что ему рассказывала подружка на первых курсах киноинститута про актёрское мастерство, заваленное ей два раза. И он играет. И как играет! Так, что гаишник в результате соглашается: а) взять немного денег; б) с тем, что когда едешь на техосмотр, талон не нужен, а то зачем ехать; в) отпустить горемычного режиссёра. Разрешить, так сказать, продолжить движение. Взятку берёт. Лениво уходит обратно в будку.