Вот так-то. Уж об остальном мы молчим. А вы говорите, проводницы.

Ну, конечно, кой-какая правда есть в этом. В смысле переспать. Да, бывает так, что и случается. Сами понимаете. Но вот чтобы за деньги – редко. Это если, может, только в СВ. Пойди попробуй в плацкарте, ага. Я на тебя посмотрю. Пятьдесят шесть человек, и у всех носки. Сто двенадцать носков общим счётом. Ну минус утери. Пусть даже сто семь. Всё равно сыроварня рядом не валялась. Любого сыровара кондратий хватит.

Вот. Но вообще, бывает. Когда как. Когда по любви. Когда по интересу – мало ли, артист какой-нибудь известный едет. А когда и за наличный расчёт. По-разному, в общем.

Но вот у героини нашей, у Любаши, стало быть, никогда ничего, кроме как по любви, и не было. Ей и лет-то под сороковник уже. За такое денег никто не даст. Да и она не такая была, чтобы так вот блядствовать. По интересу взаимному – да, чего-то было. И не раз. Опять же ребёнка заимела двенадцать лет назад, девчонку, в школу ходит. Ну это так всё.

А любви вот такой, чтобы как в кино или, к примеру, в сериале каком, – нет, не было. Стаканы – да, подстаканники – да, уголь, бельё… Да, всё было. А любви не было. И очень жаль.

Нет, она, конечно, никакого там мексиканца страстноусого, на Антонио Бандераса похожего (хм, а усы-то у Бандераса откуда? Ну неважно), и не ждала. И на богатого не рассчитывала. Не говоря уже о яхтах, виллах… Не расчётливая была потому что какая-то, вплоть до идиотичности. Могла бы уже и с начальником поезда переспать сколько раз. И ещё со всяким начальством. И с комиссиями из Москвы. И с кем хошь – мало ли народу ездило за двадцать-то лет. Другая бы уже замужем была за кем надо. А эта – нет.

А ей хотелось так, чтобы мужик был. Чтобы курил, допустим, дома. К дочке в школу чтобы сходил на родительское собрание, с классной руководительницей, гнидозой известной, поговорил хоть разок по-мужски. И вообще, чего объяснять – и так всё ясно.

И вот только она в который раз уже обсудила всё это с Танькой из девятого вагона – зимой было дело, – как пассажир очередной появляется. Здоровый такой мужичина, в очках круглых. Билет предъявляет «Москва – Петербург». Глазами не облизывает, трезвый, серьёзный такой, ведёт себя, в общем, культурно. Билет она в раскладушку свою сунула, мужичину пропустила. А Танька как раз вот сказала: есть же такие, мол, посмотри! Трезвый. Вот кому-то повезло. Наверняка, правда, в дороге напьётся.

Зашла в вагон. И он тут же, в первом купе. Пока то-сё, заговорила с ним – батюшки! – финн. Натуральный. Никаких примесей. Чухонец. По делам каким-то сюда мотается от фирмы. И главное, что её убило, – не пьёт вообще. Финны, они вообще-то любят это дело. Особенно когда к нам приезжают. Это мы, наверное, от них заразились: как выезжаешь куда – наливай да пей. Раньше они всё в гостиницу «Прибалтийская» в Ленинград ездили. После них можно было номер на ремонт закрывать. Ну что с них взять? Простые доверчивые люди, дети севера. С ними в сауне париться – гиблое дело. Чёрта перепарят.

А этот не пьёт. Ни капли. Завязал давно, зашился и шов закодировал. И по-русски немного разговаривает. Она, конечно, к себе убежала в купе, подкрасилась, чаю всем разнесла, наорала на кого надо – и к нему. В Питер-то в основном люди деловые мотаются. Быстро спать всех сморило. Слава богу, не ей спортсмены достались, сборная, блин, чего-то по чему-то. Знает она этих спортсменов. За ними никто не угонится насчёт выпить. А о тренерах и говорить нечего. И гормоны вколотые гуляют. Пронесло, Таньке они достались.

Ну разговорились с финном, в коридоре стоя. Потом у неё в купе сидели. Только разговаривали – не подумайте чего. Он не лез, ну и она не очень предлагала. Говорили-говорили, чай пили, глядь – уже и Питер. А ночь пролетела – не заметили. Попрощались. И через день чувствует она: чего-то не хватает. Скучает вроде как по нему. Больно он забавный.

И так вот вспоминала она его, вспоминала, а недели через три опять он, собственной персоной, в другом вагоне обратно в Москву едет. Она, как его завидела, прилетела сразу. А чего прилетела-то, запыхалась вся, спрашивается? А если её и не ждут вовсе? Ан нет, и он обрадовался. Вот тебе и раз. Он-то по ней, выходит, тоже скучал. Ну и обратно всю ночь в коридоре стояли.

И главное, он себя ведёт как дурак – хоть бы приобнял, что ли, или облапал бы вежливо. Так ведь нет – стоит, краснеет и только за руку подержался разок. И смех и грех. Пятый класс средней школы. И она себя почему-то так же ведёт – краснеет как девочка. Какая же, спрашивается, товарищи, это девочка, когда у неё самой уже девочка двенадцати лет? А вот нет, заливается краской.

Доехали до Москвы, он ушёл опечаленный какой-то, а она чувствует – всё! Влюбилась. Втрескалась. Хоть он финн, хоть бурят. Бегает по вагону, в руках у неё всё летает, вагон блестит чистотой, проводницы другие сбежались поинтересоваться – ничего им не сказала, никому. Нечего им знать. Таньке только сказала. И ещё одной, из третьего. А так молчок. Да и так всё понятно. Ни с чем не спутаешь.

Ну вот так и ездили они ещё дважды. И только недалеко от Москвы в последний раз отъехали, в любви он ей – как в книжках, как в книжках только бывает глупых, господа! – признался. У неё и сердце замерло от счастья. А он, понимаешь, насчёт жениться. Сам весь красный, смущённый, стакан с чаем идиотским крутит. В купе у неё сидят. И она – неудобно даже рассказывать, как будто подсматриваешь – расплакалась. За всё расплакалась сразу – за дочку, за себя, за Финляндию – и совершенно некстати, конечно.

Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы бабы это кстати делали? В смысле плакать? Вот то-то.

И финн смутился уже так от этого, что хоть прикуривай. Правильно, это тебе не линию Маннергейма держать, тут баба, вишь, счастливая плачет! Надо было им баб туда, на линию, посылать. Они бы быстро там скисли, финны.

Ну и в слезах прямо она к нему на грудь бросается – обниматься. И он её, понимаешь, обнимает тоже со своей стороны, и прижимает. Слава богу, целоваться всё-таки начинают. Еле я, честно говоря, дождался. И вот, целуются. Такую сцену в Мексике показать – пол-Мексики слезами зальют. В одноимённом заливе уровень воды поднимется, товарищи, если Мексика увидит, как эти двое обнимаются.

Боже мой, бывает же такое счастье!

Только отвлеклись они всё-таки на секунду, потому что звук какой-то странный был. В стекло что-то ударилось с той стороны. И сильно ударилось так. Они друг от друга оторвались, посмотрели – след какой-никакой на стекле остался. Там по встречной колее товарняк проходил, шумно как-то очень – тормозил он, что ли, или гудел? В общем, чёрт его знает, что это такое было. Они, кроме друг друга, ничего не слышали толком. Может, с товарняка деталь какая отлетела. А может, дети камень бросили грязный, повеселиться. А вот что стукнуло – они и не видели. Ну и ладно.

И оборачиваются опять друг к другу, и героиня наша берёт всё в свои руки, вызывает огонь на себя, и форменный китель на себе наконец расстёгивает, и финн немеет окончательно.

Счастливы оба. Хорошо-то как, а? Вот вам и любовь, маловеры! А вы говорите, проводницы, проводницы…..