– Я был у него в среду. Что-нибудь случилось?

– Конечно, случилось, вы что, газет не читаете? Ах да, вы же иностранец. Бедняга отравился устрицами, прямо на открытии, его так выворачивало, что пришлось вызывать скорую. Врачи говорят, это яд в планктоне, от него теряют память. Морские львы из-за него выбрасываются на берег!

– Гарай жив? – Он сел в знакомое кресло, не дождавшись приглашения.

– Он в больнице Шао Пао, у него амнезия. Сначала мы подумали, что ему в горло попали осколки раковины. Гарсон, которого мне прислали из «Питтини и сыновья», не умел открывать створки, у него даже кольчужной перчатки не было! Так вы успели с ним поговорить?

– Толку от него было немного. Зато я нашел монографию вашего ассистента, больше похожую на «Ромовый дневник». Как научная работа она не состоялась и к публикации совершенно непригодна.

– Вы хотите сказать, что я не могу напечатать книгу Крамера?

– Это вообще не книга. – Радин выложил флешку на стол со стуком, будто костяшку домино. – Это записки из подполья. Я получил удовольствие, разбирая эту рукопись, но не всякий читатель скажет вам то же самое.

– Записки откуда? Чепуха, вы просто нашли не тот файл. Впрочем, теперь это не имеет значения. Я больше не нуждаюсь в ваших услугах.

– Не думаю, что вы нуждались в них, когда просили меня взяться за эту работу.

– Что такое? – Варгас смотрела на него, по-птичьи наклонив голову.

– Вы наняли меня втемную, сеньора, поди туда, не знаю куда, но в этой истории есть настоящее преступление, и, может быть, даже не одно. Люди исчезают, болеют и умирают, и все они – ваши знакомые. В том числе и приятель аспиранта, Иван. Вы утверждали, что никогда его не видели, но теперь я в этом сомневаюсь.

– Вы, русские, склонны к сомнениям. Я тоже читала Достоевского. А теперь идите, у меня обед с клиентом через сорок минут.

Радин молча смотрел на нее, понимая, что момент упущен. Еще слово – и она, чего доброго, вызовет полицию. Самое время ехать на вокзал, думал он, направляясь к двери, в этой истории только поддельного детектива не хватало. Я ведь – что? Игра света, проекция стены лиссабонского монастыря.

Ясно, что, будь в устрицах домоевая кислота, амбуланс вывез бы с вечеринки по меньшей мере четверть гостей. Значит, только Гарай получил порцию отравы. Но кому мешал приятель покойного Понти? Безобидный скарамучча, хвастливый, добродушный, с пустыми ножнами и мандолиной. Как бы там ни было, память он потерял и теперь натуральным образом выпадает из списка лжецов.

Иван

Громко смеясь белым, как жасмин, смехом, время поглотило два месяца поры цветов, сказал Кристиан, когда мы возвращались с бегов. Он был прав, лето прошло незаметно, я так и не отыгрался, до горы Стурстейнен – как до луны, и вместо сердца у меня собачий свисток. Если до зимы не уеду, застряну еще на год, а там еще на год, так и останусь миланским заговорщиком с кинжалом в ножнах.

О заговорщиках я читал еще в школе, трое знатных юношей хотели убить герцога и по ночам тренировались в переулках, учились наносить удары в темноте, а кинжалы у них были в ножнах. Герцог, кажется, так и не приехал. Большинство людей проводят жизнь, изображая дело перед тем, как его совершить, а герцог не приезжает, черт бы его подрал!

Вечером я зашел в бильярдную, спустился в гардероб, позвонил по условному номеру и сказал, что встреча с Понти состоялась, штази говорила со мной тихо, прикрывая трубку рукой, но я различал музыку и голоса.

– Какая встреча? Почему вы звоните с другого номера?

– Значит, так надо. Не дергайтесь, все будет по плану. – Я вспомнил о своей роли и быстро восстановил в памяти дворовую сволочь с Малого проспекта, имя забыл, в девяностых его зарезали у входа в кафе «Снежинка».

– Собственно, плана пока нет, – сказала она задумчиво. – Действовать будем по обстоятельствам. Вам придется употребить физическую силу, держите себя в форме.

Выходя из будки, я посмотрел в зеркало и засмеялся. Физическая сила? Да она свихнулась. Дворовая сволочь исчезла, в зеркале стоял тощий парень с красными от травы глазами, в джинсах, которые он снял со своей подружки, потому что собственные сносил до тряпья.

В бильярдной я надеялся застать букмекера, но не застал и поехал в Сагунто, еще за остановку до макао услышав рожки и трещотки, собачий лай и голос диктора, которого я представляю румяным старичком в бейсболке, хотя его никто никогда не видел.

Я приехал туда после полудня, к началу второго забега. Динамит бежал, как всегда, легко, срезал углы знакомым движением и был похож на апельсиновую корку, изогнутую винтом. Через год его спишут с трека и просто воткнут иглу со снотворным, так что мне нужно быть начеку и забрать его вовремя, таких легко отдают, даже паспорта не надо. У собаки тоже нету паспорта, только синие татуировки на ушах, а у меня татуировка под лопаткой, стрекоза с опущенными крыльями.

Когда Лиза увидела стрекозу, она сразу сказала, что делал отличный мастер, у нее подруга работала в салоне на Лиговке, но сама она ни разу не пробовала, на ее косточках клейма негде ставить, и кожа такая чистая, словно девочку каждый день растирают маслом, а потом пропускают через тепидариум, каллидариум и лакониум.

Даром, что ли, когда Понти ее увидел, у него зубы заломило, я прямо почувствовал по его лицу, лицо у него старое, но гладкое, старость сидит в углах рта и в глаза не бросается. Вот это гладкое лицо у него и задрожало, когда она влетела в комнату, бледная и остервенелая, она всегда такая после репетиции. Я ведь привел его домой после встречи на мосту, ясное дело, штази я об этом рассказывать не собирался, заказ заказом, а Понти мне понравился.

Лиза

Португалец оказался знаменитым. Я показала мятый листок с рисунком нашему мастеру, он спросил, как звали художника, а потом посмотрел на меня, как будто увидел в первый раз. Как он выглядел? Высокий, седой, с большим костистым носом, сказала я неуверенно, лицо смуглое. Это же Алехандро Понти. Он рисовал твои ноги, и ты его выгнала? Да, мне холодно было сидеть на полу, а на стуле сидеть он не разрешил.

Ter macaquinhos na cabeça, заключил да Сильва, у тебя обезьянки в голове. Какие там обезьянки. Знал бы он, что после ухода Ивана я распалась на кучу маленьких мокрых мышек и каждая норовит заползти под плинтус и сдохнуть в одиночестве. Помню, что дождалась субботы и поехала в Сагунто, но никто не стал со мной разговаривать. Букмекеры там шифруются, одного я поймала за рукав, но он сказал, что никаких русских не знает, знает только русскую борзую и она сегодня не участвует.

Я вернулась домой, купила бутылку красного и выпила, наутро репетицию пришлось пропустить, тогда я купила еще одну, вышла на крышу и закричала, чайки разом снялись и улетели, на крыше остались несколько перьев, я воткнула их в волосы и стала танцевать.

Там есть такой домик с окнами на крыше, он всегда заперт, я танцевала вокруг него, мне казалось, я слышу музыку и танцую как богиня, говорил же художник, что я похожа на девушек Россетти, что у меня ноги будто две белые голубки, но потом я увидела себя в темном стекле, заплакала и пошла домой спать.