Тем временем Дима забрался за руль джипа. Вадим кивнул одному из охранников, указал на иномарку, и тот, понимающе кивнув, забрался на соседнее сиденье. Кто-то же должен охранять «папу»?

Дима не стал возражать. Он аккуратно развернул огромную машину и нажал на газ. Следом за ним устремилась вторая иномарка. «Москвич» рванул было вдогон, но скоро безнадежно отстал.

* * *

Бутылочно-зеленый «Додж» Ляпы остановился напротив главного входа в железнодорожный вокзал, когда часы только-только перевалили отметку «7:50». Встреча была назначена на восемь, но Ляпа предпочел приехать чуть раньше. Все-таки с серьезными людьми дела вел. Двое «волопасов», оглядываясь, выбрались из машины. Сам Ляпа остался сидеть в салоне, покуривая, осматривая привокзальную площадь. Ни Манилы, ни Крохи пока не было. «Волопасы» закурили. Держались они слегка нервно. Неуютно им было на площади. Мало того, что на въезде висел знак, запрещающий стоянку, так еще и прочие водители оказались на диво законопослушными, проезжали мимо, притормаживая лишь для того, чтобы высадить пассажиров. Несколько такси стояли чуть поодаль, за платной парковкой, унылый одинокий «ЛиАЗ», но это и все. Среди этого печального «великолепия» Ляпин «Додж» светился, как те тополя на Плющихе.

Без семи минут восемь из вокзала вышли трое — два откровенных «бойцовых бультерьера», плечи и грудь которых даже под свободными куртками выглядели устрашающе мощно, и, словно бы подобранный в контраст им, невероятно худой парень лет двадцати пяти с холодным лицом и светлыми, неприятными глазами. Если бы Катя оказалась сейчас у вокзала, она бы сразу признала своего давешнего «знакомца». Тощего пассажира «девятки».

Троица огляделась, заприметила «Додж» и двинулась к иномарке. На лице Тощего появилась улыбка.

— Привет, братва, — сказал он, подходя. Голос у Тощего оказался под стать внешности. Надтреснутый, звенящий. — Это вы, что ль, Ляпины жиганы?

— Ну мы. А тебе-то чего? — настороженно спросил «волопас», которому худой совсем не понравился. В особенности его бесцветные глаза.

— Да ладно понтоваться, братан. Наш папа сказал: ваш должен нарисоваться.

— Ну? — кивнул «волопас».

— Че «ну»? — Тощий вовсе перестал улыбаться. — Нукало. Приехал ваш папа?

Дверца «Доджа» открылась, и Ляпа, слышавший их разговор через открытое окно, выбрался на улицу.

— Я-то приехал. А Манила где? Он вроде тоже рубился быть.

Тощий улыбнулся уважительно.

— Манила здесь, — и мотнул головой в сторону вокзала. — Внутри ждет. Пойдемте, я провожу.

Ляпа зашагал следом, поинтересовавшись на ходу:

— Что-то я тебя не помню. Ты кто?

— Митя-Разводной, — откликнулся Тощий. — А что не помните, так это нормально. По рангу. Наш папа тоже не всех ваших бойцов в лицо знает.

— Это верно, — согласился Ляпа. — Так ты — пехотинец, что ли?

— Бригадир. Папа рубился до смотрящего поднять, — пояснил Тощий. — Как только с барыгами вся эта байда закончится.

Они вошли в вокзал, пересекли первый зал ожидания, направились к выходу на платформы.

— Куда это мы идем? — поинтересовался Ляпа, оглянувшись на всякий случай на своих «волопасов».

— В диспетчерскую, — ответил Тощий. — Лишний раз в залах отсвечивать не стоит. Народу пока мало, всех видно. Менты могут насчет вас шухернуться. Часов в восемь торговлю откроют, ботвы станет побольше. В полдевятого адлерский придет, тогда и будем «выставляться».

Ляпа нахмурился. Странно, подумалось ему. С чего бы это Маниле в диспетчерской сидеть? Конечно, в словах Разводного насчет ментов резон был, рылами отсвечивать никому не с руки, но диспетчерская… Манила мог бы и в ресторане зарыться, переждать. Хотя, с другой стороны, он вообще странный мужчина. Правильный, даже слишком. Поди разбери.

Они вышли на платформы, свернули вправо, пошли вдоль путей. На платформах было безлюдно. Ближайшая электричка только через пятьдесят минут, адлерский приходил на второй путь, но и для него еще рановато. Отъезжающие пока сидели в зале ожидания, читали, отгадывали кроссворды или жевали «походные завтраки» в вокзальном буфете.

У разбитой, крошащейся лестницы Тощий посторонился, пропуская Ляпу вперед. «Волопасы» оказались за его спиной. «Бультерьеры» — за спинами «волопасов». Ляпа сделал пару шагов.

— Слышь-ка, братан, — тревожно сказал вдруг один из «волопасов», — куда это мы идем? Будка-то в другой стороне совсем!

Собственно, Ляпа мог бы сообразить это и раньше, но на вокзале он бывал крайне редко — кусок-то чужой, что ему тут делать? — а когда бывал, диспетчерской будкой не интересовался. На кой она ему сдалась?

Сейчас-то он понял, что дело плохо, развели их, как баранов, на туфту, измену устроили. И ведь предупреждал советник, говорил, пусть пацаны хоть один «ствол» возьмут, мало ли как дело обернется. Нет, не послушал слова умного. Как полный лох, приказал бойцам своим волыны оставить. Поверил авторитету Манилы и Крохи. Хотя… Теперь-то чего жалеть? И сам он тоже без «ствола», потому как без нужды ему было срок самому себе на шею вешать, если вдруг с ментами напряг выйдет. Теперь же по всему выходило, что выкатились им вилы двойные с вензелями.

Ляпа обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть чуть подрагивающий у переносья срез глушителя. В следующее мгновение Тощий уже уверенно нажал ка курок. Полетела в сторону стреляная гильза. Ляпу откинуло назад. Он умер мгновенно, даже не успев ничего почувствовать. Тело скатилось по ступенькам, распласталось на ржавом гравии.

«Бультерьеры» тоже не зря ели свой хлеб с маслом. Ляпины бойцы не успели даже «мама» сказать. Падали, правда, они некрасиво, как мешки с дерьмом. Хотя не их вина. Все так падают.

Тощий оглянулся на «бультерьеров», сосредоточенно убирающих оружие.

— Чего встали-то? Тащите этих двоих вниз. Зевак тут до хера, выпрется кто-нибудь, придется и их мочить. — Он спустился с платформы, подхватил мертвого Ляпу под мышки, стараясь не наступить в расплывшуюся под телом лужицу. — Вот работа у нас неблагодарная. Люди, когда помирают, ср…ся и сс…тся, а нам это нюхать все.

Тощий сморщился и, отвернувшись, потащил тело Ляпы к платформе.

— Да? — первый «бультерьер», как раз толкавший тело «волопаса», приподнял голову и принюхался. — Не знаю.

— Воняет, — отрубил Тощий.

— Тянет, конечно, маленько, г…цом, но ничего, вроде. Я вот помню, с одним «шашлыком» почти двое суток сидел, так и жрал там. Лето, в комнате под тридцать. Он через два часа протух уже наглухо — и ничего.

— Да у тебя и в морге аппетит не испортится, — весело подхватил второй.

— А чего? Нормально, — недоумевал первый, вновь принимаясь за работу. — Я читал, жрать много полезно. Особенно мяса. Я вот люблю с утра пожрать как следует. Отбивную там или икры. И водки выпить. Если, конечно, на работу не надо.