Козак распахнул заднюю дверцу. Ствол его пистолета уставился Кате в лицо. Совершенно автоматически, благодаря привычке, она отметила, что на руках у Козака перчатки. Тонкие, кожаные, потертые. Еще самым краем сознания подумалось: «Зачем ему по такой жаре перчатки? Да и не было их на нем раньше вроде».

— Выходите, живо, — скомандовал Козак. Катя выбралась из машины. — Руки на крышу.

Он проверил ее карманы, достал «Макарова», сунул себе в карман. Подняв полу куртки, взглянул на поясной ремень. Корабышев, тоже выбравшийся на улицу, с любопытством наблюдал за действиями напарника. Козак выругался, забрался в салон, пошарил рукой в стыке между спинкой и подушками, поискал под передним креслом, сунул руку под заднее и, зло усмехнувшись, вытащил Катину трубку.

— Та-ак, — произнес он многообещающе-зловещим тоном. — И кому же это мы звонили? Ага. Домой. Не дочке, понятное дело, маловата она еще для подвигов. Значит, жениху. Сюда, поди, уже целая толпа мчится, а, Катенька? — На сей раз его «Катенька» прозвучало издевательски. Бросив трубку на асфальт, Козак несколько раз ударил по ней каблуком. Послышался треск, корпус телефона лопнул. Пискнул, умирая, зуммер. — Иначе говоря, по-хорошему вы разговаривать не желаете, человеческих слов понимать не хотите.

Он взвел курок пистолета, поднял руку, уперев срез ствола в центр Катиного лба. Проделано это было привычно, буднично. Катя смотрела на него, не отводя глаз. Конечно, она боялась. Когда на тебя наставляют пистолет, всегда страшно. Просто ей было ясно: не эти двое решают ее судьбу. В их организации есть люди повыше. И Козак никогда не пойдет на убийство мента, не согласовав предварительно своих действий с «начальством». Понимает ведь, какими неприятностями грозит подобный поступок. Не может не понимать.

— Впрочем, мы придумаем кое-что получше.

Он коротко и профессионально, почти без замаха, ударил Катю рукояткой пистолета в висок. «Беретта» оказалась не только надежной, но и весьма увесистой машинкой. В глазах у Кати потемнело, колени подогнулись.

— Бабы, — пробормотал Козак, глядя на распростертое у его ног тело и убирая пистолет в наплечную кобуру. — До чего же тупые твари. Хуже кошек.

— Ага, — согласился Корабышев и мотнул головой в сторону Кати. — Что с ней-то делать будем?

— А чего с ней сделаешь? — поморщился Козак и сплюнул презрительно. — Здесь оставим. Поехали, пока сюда толпа не слетелась.

Они забрались в салон. «Девятка» рванула с места, выдохнув выхлоп сизоватого дыма. Через пару минут она уже скрылась за поворотом.

Катя осталась лежать на дороге.

Проезжавшие мимо притормаживали. Любопытно тянули шеи и прилипали к стеклам. Всем было интересно. Вот лежит человек. Лежит себе и лежит. Чего лежит, спрашивается? Если машина сбила, то где она, эта машина? Или хотя бы кровища где? А если пьяная, то почему так аккуратно одета?

Наконец одна из машин — потерханный «Москвич» — остановилась. Выбравшийся из-за руля парень лет восемнадцати, в болоньевом «пыльнике» и мешковатых грязных джинсах, подбежал к Кате, наклонился, тронул за плечо.

— С вами все в порядке? Эй, послушайте…

Он увидел небольшую лужицу крови, натекшую из ссадины на виске, поморщился. Осторожно взявшись за запястье, нащупал пульс. Пару минут парень размахивал руками, рассчитывая на помощь собратьев-автомобилистов, но прогадал. Дураков нет останавливаться. А если труп? Проблем потом будет до черта. Объяснительные, показания, еще, не дай бог, на самого же и навесят.

Наконец, осознав тщетность усилий, парень вновь склонился над Катей:

— Эй, послушайте, я вас в больницу отвезу. Вы потерпите только, не умирайте, ладно?

Покряхтывая от натуги, хозяин «Москвича» поднял бесчувственную Катю на руки. В этот момент за его спиной раздался истошный визг тормозов, а затем металлический лязг взводимых затворов. Паренек медленно обернулся и побледнел. В паре метров от него, перекрыв практически всю полосу, стояли два могучих джипа. Из опущенных окон на него холодно уставились ружейные и пистолетные стволы. Человеческие глаза над «стволами» были не менее холодны и не сулили ничего хорошего. Паренек испуганно отступил на шаг. Он бы поднял руки, кабы не Катя.

Из первого джипа выпрыгнул молодой человек. Настроен он был очень решительно. Скулы его заострились, под кожей перекатывались желваки.

— Я не… — пробормотал хозяин «Москвича», отступая еще на шаг и упираясь спиной в борт своей колымаги.

Молодой человек приблизился, и паренек зажмурился, ожидая худшего. Однако худшего не последовало. Дима, а это был он, осторожно забрал Катю, спросил натянуто, но спокойно:

— Что ты видел?

— Н-ничего, — поспешно затряс головой паренек. — Ничего не видел. Вообще.

— Перестань трястись, — жестко прервал его Дима. — Отвечай коротко и по делу. Что произошло?

— Я ехал, смотрю, женщина эта лежит. Остановился. Подумал, может, помощь требуется.

— С ней кто-нибудь был?

— Никого, — снова затряс головой владелец «Москвича». — Честное слово, никого. Я вообще ничего больше не видел…

— Кто-нибудь еще останавливался?

— Никто. Только я.

— Молодец, — серьезно кивнул Дима. — Теперь так, ты торопишься?

— Я-а-а… — Если даже он и торопился, разве признался бы? Под десятком-то «стволов»? Ищи дурака. — Не, я свободен.

— Подбросишь ребят до города?

— А-а-а… Да, конечно, подброшу, — потерянно кивнул тот.

— Вадим, — позвал Дима через плечо.

Из салона первого джипа выбрался подтянутый, стройный парень в костюме-«тройке».

— Здесь я, — сказал Вадим, приближаясь.

На владельца «Москвича» он не смотрел. Подобные люди попадали в сферу его жизненных интересов только тогда, когда в том появлялась особая надобность. В противном же случае Вадим их не замечал вовсе.

— Он согласился отвезти ребят в город. Я буду в больнице. Да, заплати ему, — сказал Дима и пошел к джипу.

«Братки» выбирались из салона, освобождая место для Кати.

— Сколько, Дима?

— По совести, — ответил Дима, укладывая Катю на заднее сиденье.

— Командир, пары сотен хватит? — спросил Вадим владельца «Москвича», доставая из кармана пухлый бумажник и вынимая две стодолларовые купюры. — Ну и отлично. Да не дрейфь, — он ободряюще хлопнул парня по плечу. — Все будет в порядке.

Охрана, убирая «стволы», подходила, забиралась в салон «Москвича», переговаривалась между собой:

— Давно я в гробах не ездил.

— Не, Мишань, тачка — зверь, почти танк.

— Ага, «тэ тридцать четыре». Грязная только.

— Да ты че, это не грязь, это загар. Слышь, а может, купить? По приколу? Эй, шеф, сколько она у тебя по трассе прет? Стольник хоть выжмет?