— Точно, беременна, — заключила я вслух, забывшись.

Поймала настороженный взгляд соседки. А что вы хотели, жизнь в одиночестве быстро приучает к разговорам с собой, как с единственным собеседником. Ничего, вот рожу малыша и заболтаю его всласть, он даже сбежать не сможет. На этой ноте оптимистично улыбнулась и отыскала взглядом Никитку. Красавец. Жалко, рожать мне придётся тайком. Мне кажется, из Никитки получился бы отличный старший брат.

— Скучища, — сказал Никита, когда линейка закончилась, а разряженная толпа разбилась на маленькие группки. — Теперь хоть каникулы.

— Пошли домой, — строго велела себе я, входя во вкус и все больше чувствуя себя молодой мамой.

Домой меня сразу не отпустили — заставили посетить родительское собрание, что я и сделала с удовольствием — потренируюсь. На нем долго и нудно рассказывали обо всех опасностях, которые подстерегают детей во время каникул. Об ответственности. Заставили расписаться.

— Анжелика Юрьевна? — спросила у меня учительница.

Ревность кольнула в сердце — видимо это и есть мама кукушка. Зовут красиво… я неопределённо улыбнулась. Называться чужим именем не хотелось, но объяснять, что я тут делаю тоже желания не горела. Поэтому расписалась в журнале и торопливо слиняла.

— На автобус! — торжественно велел Никита. — Папы все равно нет, может до конечной и обратно?

Я головой покачала, даже я не знала, в какой конец сей маршрут упирался.

— Домой.

Ужасно хотелось его про маму спросить. Наверняка рассказал бы, дети гораздо проще взрослых устроены, правильнее. Но он так сиял, радуясь тому, что каникулы начались, что в автобусе едет… у меня духу не хватило.

У дома Таньки чёрный мерседес стоит, и к ней не зайти, видимо, мамаша приехала. Я покосилась на дом, но ничего интересного разглядеть не сумела. Никитка тем временем отпер дверь. Я вошла первой — и слава богу. Меня буквально с ног снесло, я упала, больно стукнувшись затылком о пол. Так последний разум выбьет! И оторопела — на мне няня сидела.

— Дамочка, вы совсем того? — как можно вежливее спросила я с полу, вспомнив, что буйнопомешаных лучше не провоцировать.

— Ты ребёнка украла!

— Я сам укрался, — испуганно пискнул от дверей Никитка.

Я заерзала, пытаясь высвободиться, но мерзавка была на удивление сильной, да ведь ещё и врасплох умудрилась меня захватить! Она наклонилась ко мне и прошипела прямо в лицо.

— Я тебе говорила, не тереться тут? Егор Петрович мне про вас рассказал. Вы чокнутая! Я в тюрьму вас посажу!

Я смотрела на неё, как зачарованная. Вот же наглая сучка! Была бы я такой, от меня Стасик точно бы не загулял, испугался бы. Опомнившись, я попыталась её с себя сбросить.

— Ты здесь гулянку устроила! Ребенок ночью ушёл! Один!

— Полиции будешь рассказывать и Егору, похитительница младенцев!

И хрюкнув на меня упала, ибо вышеозначенный младенец ударил её по голове цветочным горшком. Сверху осыпалась земля, лицо накрыл большой зелёный лист. Я смахнула его и поморщилась — субтильная нянька была очень тяжёлой.

— Теперь меня тоже посадят, — дрожащим голосом сказал Никита. — Вместе с тобой.

— Не дрейфь, — посоветовала я. — Говно не тонет… То есть, не слушай меня, или хотя бы папе не рассказывай. Ничего тетеньке не будет, вон лежит сопит. Но сидеть я тут с ней боюсь. Пошли отсюда а.

Побледневший со страху ребёнок кивнул. Всю дорогу до нищей Покровки он убеждал меня, что даст показания в мою пользу, признается, что сбежал сам. А удар нанёс из самозащиты. И не надо ничего на себя брать, ибо он мужчина, и должен отвечать за свои поступки…

— Но папа убьёт все равно, — констатировал он.

— Перед смертью не надышишься, — пожала плечами я. — Давай скорее, обедать уже давно пора.

После еды мой новый подопечный повеселел. Я отмывалась от земли в душе а он бегал по двору от Глафиры, которая умудрилась перелезть через мой забор. Его я тоже отмыла. Здесь, в многочисленных шкафах хранились много всякого, и поэтому я выдала ему свои старые шорты и футболку. Сначала правда, пришлось вынести спор на тему, насколько эти вещи девчачьи.

— На речку пошли, — велела я.

На речке поели снова, устроив пикник. Купаться ещё холодно, но по мелководью бегать самое то. Никитка смеялся над тем, что я совершенно не умею бросать камешки лягушкой, я делала вид, что обижаюсь. Из мальчика вышел неплохой учитель — скоро мой камешек перестал тонуть моментально, едва коснувшись воды.

Однако моё веселье с каждой минутой убывало — скоро идти сдаваться и эта мысль заставляла меня томиться и поглядывать на часы каждую минуту. У Никиты зазвонил телефон.

— Уже скоро совсем? А Рита тебе не звонила? Нет нет… все хорошо. Хорошо, пап, жду, — потом на меня посмотрел и признался: — Ни разу ещё так папу не боялся.

— Пойдём… сдаваться.

Шли мы медленно, понуро склонив головы, пиная камешки на обочине. Я думала, что Никита, пусть и получит, будет непременно прощен. А меня от тела отлучат, с гарантией, навечно, без всяких последних разов. От этой мысли горчило в горле и шагалось ещё медленнее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Дошли мы все равно до обидного быстро. Домой заходить не стали, сели рядышком на крылечке. Я даже трусливо подумала, что могу сбежать, мой городской адрес Егор не знает… но продолжала сидеть на месте. Не оставлять же Никиту с этой неадекваткой, она на людей из-за углов прыгает.

Никита чиркал палочкой по плитке дорожной и выглядел весьма печально. Я придвинулась ближе, и чуть приобняла его за плечи. Думала, отодвинется, но он не стал. Так и сидели, ждали.

— Он тебя убивать не станет, — как смогла утешила я. — Он тебя любит.

А меня то не любит. Точно убьёт. Я была так взвинчена, что узнала даже двигатель его машины, глаза зажмурила услышав. Приоткрыла — точно он. Припарковался, из машины выскочил, на меня уставился. Ну все, пришло моё время. Я встала, отряхнула задницу от пыли, подбородок вздернула — умирать, так гордо. Никитка встал тоже, и за руку меня взял.

— Что… Это происходит? — слишком спокойно спросил Егор. — Никита, что за фигня на тебя надета?