— Х-ха!

Рука с зажатым оружием, крючковатым железным шаром на железной же цепи, отлетает прочь, второй меч сотника в то же время входит в горло другого молодого монгола. Поделом тебе, не подставляйся…

— Уррагх!!!

Натиск поганых вдруг резко усилился, вой перешёл в звериный рёв. В пролом вваливались здоровенные, все в сверкающей броне воины, и среди них высокий, жилистый монгол с властными ухватками и пронзительным взглядом узких разбойничьих глаз. Кто-то из главарей ихних, успел подумать Гаврило Кснятич.

Три стрелы входят в грудь, одна за другой, разрывая кольца кольчуги. Больно… Надо же, как больно…

Сверкнула узкая стальная молния, и Гаврило Кснятич ещё успел удивиться — откуда в месяце грудне молния?

И наступила тьма.

— …И вот это есть Урусия?

Белый скакун переступал ногами, недовольно всхрапывал — вонь пожарища забивала ноздри, в воздухе кое-где ещё летали жирные хлопья сажи. Повелитель Вселенной, великий Бату-хан, разглядывал обгорелые развалины.

— Здесь была урусская пограничная крепость. Прости, джихангир, я подумал, что она тебе не нужна, — притворно-сокрушённо произнёс Джебе. Молодой хан метнул на него весёлый взгляд, фыркнул смешком.

— Ты прав, мой славный Джебе. Зачем она мне, эта урусская крепость? Пленных ты уже допросил?

— Прости, мой Повелитель, — на этот раз Джебе выглядел огорчённым непритворно. — Пленных нет.

— То есть? — прищурился Бату-хан — Почему не взял пленных?

Джебе помялся.

— Ни один из них не сдался в плен, джихангир. Можешь спросить Бурундая, это он брал их логово. Урусские воины подобны бешеным волкам, и обычно живыми в плен не сдаются.

Бату-хан пожевал губами.

— Ладно, мой верный Джебе. Я не сержусь на тебя. Впереди у нас Рязань. Когда мы возьмём её, тамошний коназ Ури расскажет мне всё самолично.

Во дворе княжьего терема было немало народу — сновали туда-сюда слуги, пробегали дворовые девки, метя подолом утоптанный двор, старый конюх провёл в поводу пару коней, размашисто шагали воины. У ворот стояла стража, рослые молодцы в доспехах.

— Дорогу! Дорогу князю Пронскому!

Стража у ворот посторонилась, пропуская группу всадников. Впереди скакал немолодой кряжистый мужчина в алом плаще. Всадники остановились у высокого главного крыльца, мужчина соскочил с коня, привычно не глядя бросил поводья подскочившему человеку. На верхней ступеньке уже стоял князь Юрий Ингваревич, правитель Рязанский.

— Жду тебя, Всеволод Михайлович. Не обессудь, отдохнуть с дороги не предлагаю. Пойдём, дело не терпит…

Князья проходили через палаты и переходы, слегка пригибаясь в дверях. Князь Всеволод Михайлович вспомнил дворец молодого князя Василько Ростовского — да, вот там двери воистину княжеские. Нигде не приходится шею гнуть. А хорошо ли это? Всеволод усмехнулся. Для празднества, само собой, неплохо, для чести княжеской да боярской. Но времена, похоже, наступают такие, что вот эти низенькие двери сейчас куда предпочтительней — в таких дверях вражью голову рубить не в пример сподручнее…

В широкой горнице за столом уже сидели князь Олег Ингваревич, брат князя Юрия, сын Юрия молодой князь Фёдор Юрьевич и подчинённые князю Юрию князья Ижеславский, Ожский, Свирельский, Белгород-Рязанский да Переславль-Рязанский, владыки мелких городов рязанского княжества. Кроме них, присутствовали ещё рязанские воеводы — старый воевода Клыч, да молодой ещё Евпатий, по прозвищу Коловрат.

— Плохо дело, братие, — начал князь Юрий, когда все расселись по местам. — Собрал я вас, дабы известить — идёт на нас войной поганский хан Батыга, тот, что давеча Булгарское царство разорил. Вчера поганые взяли Нузлу, на границе земли нашей, и там же встали лагерем, подтягивая обозы да подкрепления. К князю Глебу в Коломну да князю Давыду в Муром гонцы уж посланы, и думаю, явятся они на подмогу. Однако на сей раз, мыслю я, того мало будет.

— Как велики силы Батыги? — подал голос князь Ожский.

Князь Юрий повернулся к своему вятшему витязю [телохранителю. Прим. авт.], стоявшему за плечом, тот кивнул и удалился.

— Сейчас всё сами услышите.

Двое дюжих дружинников вволокли в горницу полуголого человека, от которого шла такая вонь, что князья начали морщиться. Правый глаз человека заплыл громадным кровоподтёком. Вместе с ним в горницу вошёл монах в чёрной рясе, подпоясанный верёвкой, поклонился.

— Вот это лазутник поганых. Сшиблись с нашим дозором под самым Свирельском, — кивнул на пленника князь Юрий. — Кто ты таков, как звать? — обратился он к монголу. — Переведи ему, Варлам.

Монах в чёрном заговорил на незнакомом языке, медленно и с запинкой. Уцелевший глаз пленника злобно сверкнул, и он заговорил быстро, гортанно.

— Он говорит, княже, что он сотник хана Батыги, коего называет «повелитель Вселенной». Ещё он говорит, что сын какого-то ихнего хана, и требует, чтобы вы немедля пали ему в ноги.

— Вот как? — хмыкнул князь Юрий. — Ну, это мы погодим маленько. Спроси его, как велика сила хана Батыги. Сколько конного войска, сколько пешего?

Монах снова заговорил с монголом на его языке, и тот, едва дослушав вопрос, вновь начал говорить, горячо и злобно.

— Он говорит, княже, что у Батыги полмиллиона воинов, все конные. Что пешими у них ходят токмо рабы. Ещё он говорит, княже, что мы все есмь рабы хана Батыги, и ежели сей же час не покоримся, участь наша будет ужасной.

— И это тоже погодим, — хмыкнул князь Юрий. — Спроси его, кто состоит в войске Батыги, какие народы, кто ведёт их…

Монах снова заговорил по-монгольски, но пленник на сей раз не дослушал — снова заговорил, быстро и злобно.

— Он говорит, княже, что… прости, княже, перевожу как говорено — что он устал слышать тявканье брехливых псов. Он требует сейчас же отпустить его, дать коня, богатую одежду и золота, сколько он скажет, за причинённый ему ущерб. Тогда он замолвит своё слово перед ханом, и тебе позволят жить. Я точно перевожу слова его, княже.

— Спасибо, Варлам, — кивнул князь Юрий. — Уведите языка. Ты останься.

Двое дружинников выволокли монгола, оставив монаха стоять перед князем.

— Да не брешет ли он? — подал голос князь Олег — Полмиллиона воинов — немыслимо сие!

— Я тож в сомнении, — ответил Юрий. — Значит так, Варлам. Пусть Глод допросит его как следует, тебе же переводить придётся. Знаю, знаю! — поморщился князь Юрий, заметив невольный протестующий жест монаха. — Знаю, не любишь дел сиих. Надо, Варлаша. Нет больше толмачей у меня под рукой, а сведения верные из этого поганого добыть надо немедля. Речь идёт о жизни и смерти земли рязанской. Да, скажи Глоду, как закончит спрашивать, то, что останется, ночью пусть в прорубь спустит. Иди, Варлам!

Когда монах вышел, князь Юрий вновь обратился к собравшимся.