Изредка сыщик водил свою пассию в приличные трактиры, чаще всего после выдачи наградных. (Их присылают дважды в год, на Рождество и Пасху, обычно в размере оклада жалования). На ту же Пасху и на Масленицу посещали «народные театры» на Марсовом поле. Лыкову это буйное зрелище напоминало знаменитые Самокаты с Нижегородской ярмарки. Спектакли наподобие «Солдата-балагура», карусели, переносные панорамы, гимнасты с вольтижёрами[76], намазанные салом шесты для лазания, неизменная пантомима Берга, чудеса белой магии, кукольные театры и балаганы с зазывалами-клоунами. Обязательно присутствуют и уродцы. Девица Антуанетта без затруднений ставит на свой необъятный бюст поднос с кофейным прибором на шесть персон; женщина-обезьяна Юлия Пастрома демонстрирует за гривенник своё густо заросшее чёрным волосом лицо; дикий человек Антропофаг покрыт шерстью с головы до пят. Всюду огромная толпа простого люда, с гармошками и без оных. На Марсовом в такие дни продают только пиво, но публика поголовно пьяная, хотя настроены все дружелюбно. На гуляньях неизбежно присутствуют люди Виноградова и усиленные полицейские наряды от Адмиралтейской части. Алексей пытался было прятаться от коллегов, но это оказалось невозможным: каждый спешил с ним поздороваться и с любопытством глазел на Анютку. Пришлось частично сознаться девушке: сказал под большим секретом, что он сыскной агент. У полиции плохая репутация в обществе, и особенно среди бедноты, но выручал Путилин. Газеты много писали о его подвигах и мастерских расследованиях зверских убийств. Старик уже не у дел (это называется «командирован в распоряжение санкт-петербургского градоначальства»), но остаётся знаменитостью среди обывателей. Журналисты начали даже придумывать путилинские похождения, или перевирать подлинные, что ещё более нравилось невзыскательным читателям. Когда Анюта узнала, что её дружок близко знаком с Иваном Дмитриевичем — полюбила сыскного агента ещё крепче. У них теперь уговор — если увидит она Лыкова не в своей личине, и знак он ей никакой не подаёт, то проходит мимо, будто бы не знакомы. И в ателье своём помалкивает! Секреты эти девушке чрезвычайно нравятся. Когда-то титулярный советник увидит теперь свою весёлую подружку? Но пора за дело!

Итак, у него на крючке два злодея, и обоих нельзя арестовать. Большой Сохатый обещал разыскать Дубягу. У «ивана» свои возможности для поисков, которых нет у сыщика — вдруг получится? После короткого раздумья Алексей решил, как ему поступить с бандитом. Он привезёт ему новый паспорт и даст немного денег взаймы. Расскажет о засадах по всем адресам. И попросит разыскать-таки Московского Баранчика. Большой Сохатый поселится, где выберет, пропишется по паспорту и примется за поиски. Когда потребуется, Алексей легко обнаружит его по прописке и арестует.

Сложнее было со сторожем. Вот уж кого бы, по совести, надо повесить за ноги на Конной площади! Чтобы помучился перед тем, как подохнуть… Но закон не велит. Во-первых, нет никаких доказательств его вины, а слова к делу не пришьёшь. Во-вторых, преступники старше семидесяти лет освобождаются от тюрьмы и каторги. Им грозит только бессрочная ссылка, да и то в губернии европейской части России, а отнюдь не в Якутию. Старый душегуб извёл за свою жизнь не один десяток народу — и умрёт не наказанным. Ну, сошлют в Вологду… Ещё и пособие из казны станут выплачивать, чтобы с голоду не помер. И получится у него благодаря Лыкову обеспеченная старость!

Лыков так и не изобрёл, как ему поступить с Пахомом-Кривым. Приедет шеф, доложу, решил он; у Павла Афанасьевича голова не чета моей, он что-нибудь придумает. Пора было наведаться в родной департамент.

Действительно, Цур-Гозен передал титулярному советнику две телеграммы от Благово, присланные из Берлина. Шеф приказывал своему ученику сделать два визита. Первый: сходить к барону Таубе в Военно-Учёный комитет и выяснить кое-что о немцах. А именно, извещены ли они, по сведениям военной разведки, о наличии секретного русско-французского протокола. Если извещены, то как, через кого, и имеют ли самый экземпляр протокола. Второй: навестить коллежского советника Семякина и расспросить его о связях террористов с раскольниками в Москве; вдруг там всплывёт фамилия убитого рогожца…

Семякин заведывал третьим делопроизводством Департамента полиции, самым ответственным и секретным. Именно оно занимается политическим сыском в империи и даже за её пределами. Унаследовав от Третьего отделения это ремесло вместе с архивами и частью агентуры, делопроизводство организует теперь борьбу с террористами. Задача трудная, работа грязная. Лыков начинал свою службу в департаменте именно здесь, и даже проболтался полгода в Швейцарии в качестве наружника, пока Благово не вернул его к любимым уголовничкам…

Семякин, молодящийся блондин, принял бывшего подчинённого с удивлением:

— Что, опять фартовые с политиками снюхались? Фроленко-то твой сидит, голубчик, в Петропавловке. Могу ему за то, что он тебя в Нижнем подстрелил, режим ужесточить. Хочешь? Только скажи!

— Лежачего не бьют, Георгий Константинович. Бог с ним. Вы мне лучше кое-что другое растолкуйте.

И он протянул телеграмму от Благово.

Коллежский советник прочитал её и помрачнел.

— Нашёл, чего спросить! Этого в деталях никто в империи не знает, даже я. Обе стороны стачки — нелегальные; с какого конца ни подступись — ничего не выведаешь. Так, одни обрывки…

— Давайте хоть обрывки — вдруг пригодятся?

— Как угодно. Первым из радикалов старообрядцами заинтересовался Василий Кельсиев. Было это довольно давно, ещё в шестидесятых. Кельсиев убежал в Лондон и там переиздал четыре тома материалов о скопцах, собранных по приказу Николая Павловича секретными комиссиями графа Перовского. В 1867 году революционер наведался в Румынию, в скопческую колонию, и пробовал вести там пропаганду. В Галаце и Яссах познакомился с тайными курьерами секты, которые проникали сквозь границу в Россию с инструкциями для единоверцев. Но отношения не сложились: скопцы оттолкнули Кельсиева своим схоластическим изуверством. А через пять лет радикал помер и тема сама собой закрылась.

Следующим, кто обратил внимание на раскольников, стал сам Александр Михайлов, знаменитый Дворник. Это человек выдающийся! На любом поприще он достиг бы огромных успехов благодаря особой организации ума, но выбрал террор — и тоже сидит сейчас в Петропавловке. Дела Дворника плохи, он болен чахоткой и долго не протянет… Жаль. Михайлов был членом Исполнительного Комитета «Народной Воли» и её фактическим председателем. Именно он сделал тайное общество почти всемогущим и неуловимым. Михайлов ввёл своего шпиона Клеточникова в Третье отделение и заранее узнавал о засадах и готовящихся арестах. Он же учредил паспортный стол «Народной Воли», в котором нелегальным фабриковали за считанные часы любые документы. Главное же, именно Михайлов создал знаменитую конспирацию общества, которая так долго его хранила. Меняющиеся шифры и пароли, сеть явочных квартир, агентура во всех слоях общества, а самое важное — ежесекундная осторожность и дисциплина, доведённые до автоматизма. Всему этому Дворник научился у бегунов. Он два года скитался по России и крепко с ними сошёлся. Бегуны — особенная секта. По всей империи, от Варшавы до Владивостока, у них существуют тайные маршруты с квартирами (они называют их — «пристани»). Человек без документов и без копейки денег может незаметно для властей пересечь всю державу, и полиции никогда его не поймать! Имеются целые сёла, всё население которых исповедует этот толк, посещая для маскировки обычную церковь. А, например, Юрьевский уезд Костромской губернии почти целиком принадлежит бегунам и является их главной базой. В бегунских сёлах в домах устроены двойные стены и кровли для укрытия тех, кто находится в розыске. Все дома соединены тайными подземными ходами, имеющими выходы далеко в лесу. Поверь, это вовсе не слухи — сам видел! Вот у таких матёрых конспираторов Михайлов и учился. А заодно и провокировал их на борьбу с правительством.