Таубе молча посмотрел на контр-адмирала Копытова. Тот ответил ему выразительным взглядом и опять уткнулся в лоцию.

Они стояли на баке корвета «Скобелев», бросившего якорь в сорока саженях от берега в бухте Астролябия. В юго-восточной части бухты небольшой мыс образовывал Гавань великого князя Константина. Именно её путешественник на встрече с императором Александром Александровичем предлагал сделать главным складочным местом.

Утром Миклухо-Маклай в компании адмирала и нескольких офицеров съехал на берег возле деревни Бонго. По его настоянию в Батавии были куплены в подарок папуасам бык, корова и несколько коз. Подарок как-то сразу не задался… Аборигены никогда не видели животное больше свиньи, и зрелище нервного быка переволновало их. Бедная скотина, одуревшая от плавания на корвете, постоянно вырывалась из матросских рук в надежде сбежать. Пришлось наспех строить загон и заточить туда быка вместе с его предполагаемой супругой. Не лучше обстояло дело и с козами. Матросы попытались научить дикарей доить их, но те не заинтересовались процессом и даже отказались пить добытое молоко. Словом, презент оказался переводом казённых денег и принёс команде массу бессмысленных хлопот. А теперь вот бык и вовсе убежал…

Ещё Миклухо разбил на месте своей бывшей хижины плантацию и заставил матросов сажать там апельсиновые, манговые и хлебные деревья, также привезённые из Батавии. Туземцы охотно таскали воду для поливки (в обмен на топоры и табак), но сами любопытства к посадкам не проявляли. Путешественник пытался им что-то объяснять, но те лишь глупо хихикали и требовали новых подарков.

Таубе провёл на берегу всю первую половину дня и внимательно наблюдал за Маклаем и его отношениями с папуасами. Его его поразило полное отсутствие у последних радости по поводу возвращения их белого друга. Низкорослые кудрявые люди неохотно выполняли противоречивые распоряжения гостя и старались при первом же удобном моменте убежать. Миклухо разговаривал с ними на, как он, видимо, предполагал, их племенном языке, но папуасы едва его понимали. Учёный выхватывал из толпы своих старых знакомых, радовался, обнимал, называл по именам — и ошибался… Зрелище это сделалось для ротмистра уже тягостным, и он поспешил вернуться на корвет. Ему было неловко за человека, прославившего своё имя изучением далёкого острова. Видимо, за те шесть лет, что учёного не было в Новой Гвинее, многое изменилось и язык забылся…

— Как вы находите гавань, ваше превосходительство? — прервал неловкое молчание барон.

— Так же отвратительно, как и всё остальное, — буркнул адмирал. — Дно — каменистый коралл, очень неудобно якориться. Глубина более пятидесяти саженей. Главное же — никакой гавани-то нету! Мысок, что её образует, не даёт кораблям ни малейшего укрытия от волн и ветра, а кстати и от вражеских глаз. Только дилетант мог рекомендовать это место государю как удобное. А ваше мнение, ротмистр?

— Да такое же, что и у вашего превосходительства. Запад острова заберут голландцы — тут к гадалке не ходи. Мы можем претендовать только на часть «берега Маклая». На юге уже англичане, на востоке испанцы. Нам недолго удастся сохранять в тайне планы по созданию базы. А уж как мы будем оборонять её от десанта и бомбардировки с моря — не смею рассудить. По мне, так это решительно невозможно!

Копытов крякнул и подавил крепкое ругательство в своей утробе.

— А вы знаете, Виктор Рейнгольдович, что четыре года назад жители султаната Аче с острова Суматра просились в русское подданство?

— Впервые слышу, Николай Васильевич! — удивился Таубе. — Это те самые ачинцы, которых голландцы и до сих пор ещё не могут покорить?

— Именно они. Племя аче одно из крупных; говорят, более трёх миллионов человек. Народ храбрый и воинственный. Проживают они на севере Суматры, имеют ополчение и даже научились отливать пушки! Сейчас голландцы оттеснили ополчение в горы, но идёт отчаянная партизанская война. В 1879 году несколько знатных ачинцев, по поручению султана, вступили в Пенанге в переговоры с командиром корвета «Всадник» капитаном второго ранга Новосельским. Уже в Неаполе Новосельский получил подлинную петицию султана, с подписью и печатями, содержащую официальную просьбу принять народ аче под российскую корону.

— Очень необычно! И что же последовало дальше? Наши дипломаты решили, что не стоит ссориться с Нидерландами из-за каких-то там трёх миллионов человек?

— Истинно так! Горчаков с братией дали отрицательное заключение, и всё на этом закончилось. Ачинцы же воюют до сих пор и сдаваться не собираются. По мне же, лучше бы нам иметь угольную станцию на Суматре в окружении дружественного и храброго народа, чем посреди этих людоедов! Мне не нравится вся эта затея Миклухи-Маклая. Вы правы: станцию нужно будет оборонять. А как? До Владивостока почти три тысячи миль! Да стоимость содержания гарнизона будет многократно выше, чем то, что он станет караулить! Климат здесь влажный и нездоровый, уголь всегда будет отсыревшим. А местоположение? Англичане в два счёта зажмут нас в тиски и прикончат.

— Почему же тогда немцы так настойчиво обнюхивают эти края?

— Да пусть обнюхивают! Во-первых, у них, в отличие от нас, денег куры не клюют. Во-вторых, германцы продвигают в Океанию свои торговые интересы. А у нас какие тут интересы? Будем папуасам ивановский кумач продавать? И, наконец, в-третьих — немцам некуда деваться. У них вся Германия уже вскопана-перепахана. Растущие силы надобно куда-то направлять, хоть бы и в Микронезию. А нам она по кой хрен? Огромные территории Восточной Сибири и Дальнего Востока почти ещё не тронуты цивилизацией. Дел непочатый край. Сначала нужно свой огород в порядок привести, а потом уже на пустоши ничейные зариться…

— Вот в этом пункте я с вами совершенно согласен, ваше превосходительство. Война с Германией нам ещё предстоит. Она, если хотите, неизбежна. Так пусть хоть не за этих людоедов станем мы проливать свою кровь!

Адмирал снова крякнул, на этот раз одобрительно, и уткнулся в свои бумаги. Он снова перечитал секретную инструкцию, подписанную управляющим Морским министерством вице-адмиралом Шестаковым. Там было прямо указано, что целью экспедиции является «приобретение пункта, на который мы могли бы заявить права на владение и поднять свой флаг». Шестаков предписывал осмотреть обе гавани «берега Маклая», названные в честь великих князей Константина и Алексея. Далее «Скобелеву» надлежало обследовать также острова Пэлау и Адмиралтейские острова — в поисках того же заветного пункта.

— Лейтенант Борщ! — крикнул контр-адмирал. Подбежал вахтенный офицер.

— Скоро стемнеет. Подать сигнал на берег: «Всем вернуться на борт». Снимаемся с якоря и переходим двадцать миль севернее.

Через полчаса моряки и расстроенный Миклухо-Маклай поднялись на корвет. Быка поймать так и не удалось. Он скрылся в гуще тропического леса, а следом за ним и корова. Недоенные козы бегали по берегу и жалобно блеяли в быстро наступавшей темноте.

Маклай почти силой, с помощью экипажа, затащил на борт трёх папуасов, которых назвал своими друзьями. Эти люди, сказал он, понадобятся завтра как переводчики для общения с аборигенами архипелага Довольных Людей. «Друзья» затравленно косились по сторонам и явно мечтали сбежать с корвета. Путешественник называл их Каин, Гассан и Марамай. Как только выбрали якорь, Гассан воспользовался суматохой и прыгнул за борт. Двоих оставшихся заперли в каюте и выставили караул, но это не помогло: утром «друзья» тоже сбежили…