образованные молодые девушки, которые в Берлине могли бы подойти для этой роли, конечно, не встанут, как я, в половине седьмого. Ровно в 8, я была в одном пансионе в западной части Берлина и просила доложить о себе даме, разместившей объявление. Меня привели в приемную, где, к моему удивлению, были выставлены для продажи картины с ландшафтами. Вероятно, для того, чтобы привлечь внимание, потому что красивы они не были, все они были нарисованы дамами. Спустя некоторое время шумно вошла изящно одетая дама, у нее были белокурые, высоко зачесанные волосы, свежие, красные губы и, хотя она была уже не молода, лицо у нее было тоже детское и почти набожное и так приветливо сияло, что я в первое мгновение подумала, что было бы совсем неплохо, если бы я заполучила эту работу. Но затем я заметила, что она, по-видимому, близорука и почти ничего не видит. Хотя я ей сказала: «доброе утро» она все же глядела в другую сторону, хотя и очень приветливо. Затем она взяла очень длинную черепаховую лорнетку и начала искать меня. Со смехом она сказала: «Ах, я думала, что вы стоите вот там, близорукие часто попадают в смешное положение!»

Я нашла очень милым, что она смеется над тем, что многих других сильно огорчило бы. Служить у нее было бы не очень трудно. Она опустилась в кресло, сделала жест, как бы желая сказать: пожалуйста, садитесь, – конечно в сторону, где стульев совсем не было; я уселась и экзамен начался: «Вы родились в Берлине?» «Да, сударыня!» «И так, вы крещены водой реки Шпре?» «Да, сударыня», «Вы, все в Берлине так оригинально выражаетесь?» «Да, сударыня». «Люди оригинальные и веселые не дурны; мне кажется, берлинцы лучше, чем о них думают». «Да сударыня, конечно». Спустя несколько минут, в продолжение которых я ничего другого не говорила, как: «Да, сударыня» – она сказала: «Чем бы вы предложили заняться мне сегодня? Я здесь уже несколько дней, и ничего, пока стоящего не видела. Я хотела бы остаться здесь месяца на три и за это время осмотреть все достопримечательности Берлина и окрестностей. Итак, что мы предпримем сегодня?» Я спросила, нанимает ли она меня? «Конечно, почему нет? Вы местная, знаете все, чего я не знаю, хорошо одеты и юны, а ваши условия вероятно будут приемлемыми»!

Она предложила мне очень приличное вознаграждение, но, когда я узнала, что, кроме этого, я буду на всем готовом, завтракать, обедать и ужинать, я от радости чуть не запрыгала. Она приказала, прежде чем мы отправились осматривать Берлин, подать легкий завтрак; во время еды внимательно изучала меня и затем сказала, что я должна быть очень благодарна своим родителям, что они научили меня хорошим манерам; в Германии, к сожалению, очень часто бывает, что даже очень образованные люди едят некрасиво. Она очень долго жила во Франции и там в этом смысле очень требовательны. Довольная быстрым исполнением своих желаний, она вышла со мной: я не меньше ее радовалась своей удаче. Мы наняли извозчика, и моя новая госпожа сейчас же сказала: – «Этот человек обладает таким приятным лицом, что, наверное, он не дурной малый, я на всякий случай сейчас же договорюсь с ним на месяц». Кучер обладал самым равнодушным лицом в мире, но разве дама не была счастлива, если все видела в таком розовом свете? Разве она была не права, когда находила мир прекрасным? Я знала людей, которым ничего не нравится, которые сердятся из-за всякой мелочи и портят себе жизнь. Мы поехали вниз по улице, затем по Лейпциг-штрассе, Фридрих-штрассе, Линден штрассе до дворца-затем обратно до замка Бель-Вю, а потом домой; таким образом я ей показала то, что необходимо посмотреть каждому, кто первый раз приезжает в Берлин. Она была утомлена, иначе мы пошли бы еще в театр. На три месяца, если я только не совершу каких-нибудь глупостей, я обеспечена и не только пропитанием и жалованием, но и приятным обществом высокообразованной дамы. Это, конечно, для меня не начало нового этапа в жизни, потому-то после этого я, быть может, поступлю на шоколадную или на перчаточную фабрику-ведь мое нынешнее занятие не будет иметь продолжения. Но сейчас я не хочу думать о бесполезных вещах, быть может, эта случайно полученная работа приведет меня к чему-нибудь хорошему.

25 сентября

Вчера моя дама подъехала за мной на извозчике к моему скромному жилищу. Она посмотрела на наш дом, двор и многочисленных грязных ребятишек, которые здесь ползали. Видимо этого было для нее достаточно. Мы поехали обратно и, спустя некоторое время, она сказала мне, чтобы я не обижалась, но эта улица и ее обитатели ей совсем не понравились. По ее мнению, и принадлежу к тем, которые в состоянии вырваться из той среды, в которой родилась. Ей неприятно думать, что я, которую она ужасно полюбила, ежедневно прихожу к ней из этого отвратительного дома. Это не сострадание ко мне, она не хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, но для нее составляет часть ее комфорта знать, что я живу в лучших условиях. Словом, сегодня я переезжаю к ней в прекрасный пансион, и этот дневник совершает свой первый переезд. Я купила себе маленькую хорошо запирающуюся шкатулку, потому что, если бы моя госпожа бросила взгляд на мою писанину, то моему прекрасному занятию, которое меня делает такой счастливой, наступил бы конец.

20 октября

Сегодня я впервые получила мое ежемесячное вознаграждение, и, кроме того, пару очень красивых ботинок, перчатки и шляпу, которая не шла моей госпоже, потому что она выглядела в ней слишком моложавой, – мне же эта шляпа восхитительно идет. Мы часто ходим гулять куда глаза глядят; я рассказываю госпоже о картинах и скульптурах, и она говорит, что ей очень нравятся мои рассказы. Она сказала мне, что раньше ее очень сильно раздражали люди, которые всегда старались объяснить ей какое-нибудь произведение искусства, сравнивая его с другими, находившимся где-то в другом месте. Я же научилась кое-чему у Франца, а он всегда говорил мне, что, глядя на произведение искусства, я должна искать только одно: «постарайся понять, почему художник нарисовал эту картину. Один хочет показать красивое сочетание красок, другой– определенное настроение, третий – людей и костюмы. Если же ты не найдешь ничего такого, то значит, это не произведение искусства». Этих слов я никогда не забывала и, когда я на выставке, без всяких мыслей, как поступает большинство людей, стояла перед какой-нибудь картиной-то Франц всегда говорил: «Ну что, нашла?» И я начинала