искать. Таким образом, перед некоторыми картинами я объясняла моей хозяйке такие вещи, которых не было в ее Бедекер. Она иногда качала головой и говорила, что у меня удивительные глаза, с такими глазами я могла бы добиться много. Я уверила, что ничего лучшего, чем имею сейчас и не желала бы. Она кивнула и сказала, что если только постараться, то у каждого в жизни обязательно появится возможность, когда он сможет применить свои силы и знания к тому, что знает и умеет лучше всего. Художники и скульпторы использовали меня в качестве натурщицы, для дамы я служу чичероне; но когда же, наконец, я узнаю, в чем же заключается мое настоящее призвание?

29 декабря

На Рождество я получила богатые подарки, а также кое-что и для моих сестер. Я пытаюсь помешать моей хозяйке, желающей пригласить их к себе, осуществить ее намерения, потому что из разговоров может выплыть наружу история с позированием. Я, впрочем, уверена, что теперь для моей госпожи это не имело бы значения. Она, вероятно, еще более удивилась бы, как я могла вырваться из такой среды. Если я когда-либо совсем уйду от того, что в сущности составляет мою жизнь, то этим я буду обязана тебе, Франц, мой дорогой Франц. Завтра мы едем в Веймар; отец моей дамы похоронен там; я увижу дом, где жили Гете и Шиллер. Вообще, еще раз вон из Берлина! О прошедших уже давно трех месяцах разговора мы больше не заводили. В моих услугах нуждаются и дальше.

Веймар, 1 января 1901 г.

Мы рано прибыли в Веймар, поселились в хорошем отеле; была скверная погода. Люди скучно бродили по улицам; попадалось множество маленьких домиков, но также и таких, как и в Берлине. Дама моя приказала подать нам легкий завтрак, затем купила красивый большой венок, и мы поехали на кладбище. После того, как она некоторое время простояла у могилы, она показала мне склеп знаменитостей. У самого входа находились могилы Гете и Шиллера, остальными были исключительно короли и императоры. Тут же находилось несметное количество засохших венков с полинявшими лентами затем мы поехали обратно, вышли на одной площади по середине которой было небольшое возвышение, а чуть поодаль стояла церковь; дама купила две очень красивые и дорогие розы, подошла к возвышению, а затем и к каменной плите, вмонтированной тут же. Она легким движением руки бросила розы на плиту и одну минуту стояла в безмолвии; я спросила, не похоронены ли и здесь ее родственники. Она улыбнулась и ответила «нет; здесь покоится жена Гете; она… – тут она запнулась и продолжала: она была, вероятно, одной из самых счастливых женщин на свете». Тут явно что-то было неладно; это я сразу же заметила; во-первых, потому что дама вдруг прервала свою речь; а во-вторых, почему жена была похоронена не рядом с мужем.

Я спросила, была ли его жена такой же знаменитостью, как и он. Дама ответила, что, собственно говоря, она не может всего рассказать молодой девушке, потому что в этой истории было не все так прекрасно и замечательно и было бы совсем скверно и некрасиво, если бы другие стали этому подражать. В конце концов мне все же удалось выведать у моей спутницы, что Гете женился на своей любовнице. И этого она не смела сказать мне ясно и откровенно! Когда же наконец это было сказано, то ей, очевидно, сделалось легче на душе, и она рассказала мне тысячу вещей про Гете. По ее словам, весь город и двор короля так относился к нему, что он мог бы жениться на какой-нибудь принцессе; но никто не ожидал, что он возьмёт себе простую, почти необразованную девушку и в конце концов женится на ней, несмотря на то, что общество неодобрительно смотрело на это. Но он так счастливо жил с ней, так любил ее, так тосковал по ней, когда уезжал, что, вероятно, она была самым главным человеком в его жизни. И, если эта женщина была так необходима для такого великаго человека как Гете и так облегчала ему его творческий процесс, то мы должны вспоминать о ней с благодарностью, хотя и не все обстояло так, как должно было бы быть. О поэте ли идет речь, или о скульпторе – не важно, так же неважно, знаменит ли он как Гете или как мой Франц; каждый раз я воочию убеждаюсь, что думают люди о той, которая, не боясь общественного мнения, может полюбить художника, которому она необходима. Мне Франц сказал в первый же день, когда между нами все только началось, что мне можно даже не позировать ему, когда я нахожусь рядом, это намного облегчает его работу и все удается гораздо лучше. Разве это не тоже самое, что у Гете и его жены? И такой женщине ставят каменную плиту посреди города, а моя жеманная барышня осыпает ее цветами!

Я спросила а что еще было известно об этой женщине; была ли она, хороша, умна, остроумна, и когда я узнала, что, в сущности, она не была красивой, а только очень милой и нежной и что она даже писать не могла без ошибок, я почувствовала себя странно. Я ведь не только любила Франца, я ему была необходима для того, чтобы он мог хорошо работать; кроме того, ведь существует множество бронзовых и мраморных скульптур, где все сделано по эскизам моего тела. И, если Франц и умер слишком рано, и не успел добиться такой славы, как Гете, то все-таки между нами было кое-что подобное тому, что было у Гете и его жены. Ведь, в конце концов, Франц женился бы на мне или во всяком случае не женился бы на другой.

Затем мы пошли в дом, где жил Гете. Удивительно, что здесь я себя чувствовала гораздо торжественнее, чем раньше в церкви. Каким великим должен был быть этот человек, если после него все хранится в таком же порядке, в каком он все оставил после себя. На этом столе Гете играл с одним герцогом и Шиллером в скат. Все здесь осталось нетронутым. А у моего Франца? Все распродано и самое дорогое для него, его аэростат, лежит в Шпре!

Все-таки невозможно сохранять все вещи после каждого человека. Я очень рада, что знала того, чьи работы сохранятся на долго, а вместе с ними сохранится и память о моем теле. Хозяйка рассказывала мне, что до сих пор еще находят вещи, принадлежавшие Гете, и что по сей день не