Она умело управляла своей многочисленной семьей, а кроме того, любого нуждающегося в помощи записывала к себе в сестры или братья и старалась помочь хотя бы советом. За год жизни в Гамбии Ольга видела ее мужа только раз. Он жил и работал в Дакаре, имел там вторую жену и детей, а Бахну навещал лишь изредка. Мама Бахна стойко переносила свое одиночество, впрочем, Ольге всегда казалось, что она даже и не скучает по мужу, настолько насыщенной делами и людьми была ее жизнь. Она жила неподалеку от Ольги и, особенно в первое время, постоянно решала ее проблемы. Где купить подушку, где сушить белье, где прятать мокрое нижнее белье, которое, согласно традициям, ни в коем случае нельзя вывешивать снаружи (не дай бог, кто увидит!).

— Мама Бахна, а что мне делать с мусором?

— Выбрасывай на улицу.

— Как это — на улицу?

Бахна улыбалась, сверкая золотым зубом.

— Как и все!

— Я заплачу, пусть кто-нибудь собирает мои пакеты с мусором.

— Деньги на ветер, сестра. Они возьмут и выбросят эти пакеты за первым же углом.

— Тогда найди для меня большую железную бочку.

— Зачем?

— Буду накапливать там мусор.

— И кто его заберет?

— Никто. Я буду его сжигать потом.

Мама Бахна одобрительно закивала.

Позже, по прошествии нескольких месяцев, немало семей последовали ее примеру и стали сжигать свой мусор в ямах, вырытых на заднем дворе. Совершенно простое решение привело к существенному уменьшению мусора на дорогах. Просто надо было кому-то начать. Хотя многие по-прежнему ленились проделывать даже такую простую процедуру и по старинке заполоняли улицы вонючим мусором.

В лагерь беженцев они с Нестором все же съездили, но пробыли там недолго. Ее коллега словно уже был мыслями далеко от проблем беженцев и делал этот визит только ради галочки. Ольга видела много документальных фильмов о переселенцах, в Амстердаме при подготовке ей показывали съемки этого конкретного лагеря, и все равно она оказалась морально не готова столкнуться лицом к лицу с тем ужасным существованием, которое вели здесь беженцы. В лагере жили около двух тысяч человек, жили, как сельди в бочке, ютясь в палатках по десять-двадцать человек. Обилие мух и комаров, перебои с поставкой еды. Казалось, выдержать это невозможно. Но Нестор сказал, что эти мученики раньше, до конфликта, жили немногим лучше. Так же ютились большими семьями в своих маленьких глиняных хижинах, ну, может, чуть менее тесно было, так же плохо питались и так же спокойно переносили мириады насекомых и прочие прелести тропического климата.

— Для них ничего не изменилось в плане условий. Правда, здесь им не надо работать для добычи пропитания, как это было дома. С другой стороны, они не могут ничего возводить и продавать, потому что у них нет своей земли. Так что домой они все-таки хотели бы вернуться, но от желания не умирают.

В лагере было свое управление, определенное туда ООН, находилась и группа военных, следящая за порядком.

— Порядок здесь как-никак под контролем, а вот за здоровьем их следить надо, — добавил Нестор. — Потому что начнись здесь какая эпидемия, перекинется на всех соседей. Да и вообще — им не к кому идти, если что случится. Особенно страдали женщины, пока мы не открыли нашу клинику. Рожали прямо здесь, с местными повитухами, сколько их умерло в родах и скольких детей потеряли — не знаю даже. Сейчас хоть есть выбор — обратиться в больницу. Все равно не все обращаются, но все же. Да и медсестры стараются, выявляют тех, кто из группы риска, тащат в клинику сразу. Так что дело мы все же делаем неплохое.

Нестор уехал, и она занялась обустройством своей жизни. Дом, работа… Она старалась не пропустить ничего, что происходило в клинике. Ездила с медсестрами к беженцам, присутствовала на их лекциях о здоровье и планировании семьи, вела активную переписку с руководством. К счастью, у них в клинике был подключен Интернет. Вообще она удивлялась сочетанию отсутствия электричества и нормального водоснабжения, но при этом присутствию Интернет-сервиса, хоть и с ужасной скоростью. К тому же удивляло и наличие мобильных телефонов практически у всех. Связь при этом была довольно сносной. Телефонные аппараты привозили краденые, продавали за бесценок, карточки с кредитами на разговор продавались на каждом шагу, и тариф был не очень высоким. К тому же многие и не покупали кредит, а пользовались телефоном для того, чтобы принимать звонки от более состоятельных друзей и родственников.

Какое-то время она старалась не открывать личный ящик с электронными письмами, боялась найти там письма от матери и от Дениса. Она старалась не думать о них. Но, конечно же, не получалось. Когда же наконец решилась проверить почту, то нашла лишь письма от Димыча, отца и нескольких подруг. Ничего экстраординарного в их новостях не было, зато они жаждали узнать о ее жизни, и ей было что рассказать. С тех пор она взяла за привычку записывать подробно свои впечатления и рассылать их знакомым и отцу. Отец писал немногословно, но по письмам ощущалось, как близко принимает он все, что с ней происходит. Чудно, но, несмотря на разрыв, ей все же важно было ощущать, что где-то там, далеко, есть родные, которые любят ее. Это ставило под большой вопрос правильность решения разрыва с матерью. Она не знала ответов. И не искала.

От Родионова никаких писем не было. И от его коллег тоже.

Вскоре у нее появился друг, совершенно неожиданно. Пол, двадцатидвухлетний волонтер Корпуса мира, живший в деревне по соседству, заехал к ней при первой возможности, как только услышал о приезде нового координатора. Иностранцев в ближайшей округе было так мало, что любая возможность перекинуться словечком с посланцем из цивилизованного мира казалась априори заманчивой. Ольга так обрадовалась его визиту, словно брата родного увидела. После десяти дней жизни исключительно среди африканцев она начала понимать, что все не так просто, как показалось вначале. Приезд белого, молодого и жизнерадостного парня привел ее в полный восторг. Она встретила его в клинике, где он разыскал ее, а потом привела домой, наплевав на косые и любопытные взгляды соседей.

— Ну что, осваиваешься потихоньку?

Пол оставил свой велосипед около входа и вошел в хижину. Оглядел комнату, усилиями Ольги превратившуюся в милую гостиную с яркими покрывалами на плетеных креслах и всякими любопытными вещицами на стенах и полках.

— Вполне. Уже готов даже список самых вожделенных вещей.

— Например?

— А что, сможешь привезти?

— Я в город поеду недели через две, если дождешься, привезу.

— Я бы и сама до Банжула смоталась, но, боюсь, и там не найду.

— Так чего ты так вожделеешь?

Ольга мечтательно уставилась в потолок.

— Мясо, например. Свежее, сочное мясо. От тушенки и спрессованной курятины меня уже тошнит. Безумно хочу молочные продукты — любые! Сыр, сметану, йогурты, что угодно. Их здесь просто нет, не существует как явления. Как люди живут на сухом молоке всю жизнь, я не представляю. Хочу кофе, настоящий, ароматный, чтобы дух захватывало. Эх, много чего хочу.