ИНИ обожает скидки на авиабилеты; если он занимается социальными науками, то использует статистику, не зная, откуда она берется (как Стивен Пинкер и почти все психолухи); в Великобритании он посещает литературные фестивали и ест огуречные сэндвичи, причем откусывает помалу; со стейком он пьет красное вино (белое – никогда); раньше он верил, что входящий в его рацион жир вреден, а теперь считает, что все наоборот (и та и другая информация получена из одного источника); он принимает статины, потому что их выписал врач; он не в состоянии понять, что такое эргодичность, а если ему объяснить, он сразу же обо всем забудет; он не употребляет идиш, даже говоря о бизнесе; он изучает грамматику прежде, чем заговорить на иностранном языке; у него есть родственник, коллега которого лично знает королеву; он не читал Фредерика Дара, Либания из Антиохии, Майкла Оукшотта, Джона Грея, Аммиана Марцеллина, ибн Баттуту, Саадию Гаона и Жозефа де Местра; он не напивался с русскими; он не напивается до состояния, когда начинает бить стаканы (или, предпочтительнее, крушить мебель); он не знает даже разницы между Гекатой и Гекубой (на бруклинском наречии – «не может отличить г-но от Гонконга»); он не знает, что нет разницы между «псевдоинтеллектуалом» и «интеллектуалом», если тот не ставит шкуру на кон; за последние пять лет он по крайней мере дважды упоминал квантовую механику в разговорах, не имевших никакого отношения к физике.

Говоря о посторонних феноменах, ИНИ обожает модные термины философии науки; он всегда обсуждает проблему, перебарщивая с теоретизированием.

Интеллектуал, Но Идиот в любой момент времени знает, как его слова и дела влияют на его репутацию.

Есть и маркер попроще: ИНИ не поднимает тяжестей[66].

По реакциям на эту главу (я выложил ее в сеть до президентских выборов 2016 года) я обнаружил, что типичному ИНИ при чтении трудно отличить сатирическое от буквального.

Далее мы оставим сатиру и вернемся к основному тексту, чтобы поговорить об экономическом неравенстве – теме, которую понимают о-о-очень неверно. В смысле, понимают ИНИ.

Статика и динамика. – Как обанкротиться и не разонравиться многим. – Равенство по Пикетти

Есть неравенство – и есть неравенство.

С одним неравенством люди мирятся. Скажем, ваши знания не равны знаниям тех, кого считают героями: Эйнштейн, Микеланджело, математик-затворник Григорий Перельман – то, что у них есть огромное преимущество, признает каждый. В эту группу входят предприниматели, художники, солдаты, герои, певец Боб Дилан, Сократ, знаменитый ныне местный шеф-повар, некоторые римские императоры с хорошей репутацией, скажем Марк Аврелий; короче, люди, «фанатами» которых быть легко и приятно. Можно им подражать, можно стремиться быть как они, однако презирать их нельзя.

Другое неравенство считают невыносимым: субъект кажется таким же человеком, как вы, за исключением того, что он обыграл систему, пустился в погоню за рентой, обрел неоправданные привилегии – и, хотя у него есть то, что и вы не прочь обрести (может быть, русская подружка), стать фанатом такого человека вы не можете. Эта категория включает банкиров, разбогатевших бюрократов, бывших сенаторов, сделавшихся шестерками злодейской компании Monsanto, гладко выбритых топ-менеджеров в галстуках и говорящие телеголовы с громадными премиями. Вы им не просто завидуете; их слава вас оскорбляет, при виде их дорогой, а то и полудорогой машины вам становится как-то горько. Из-за них вы ощущаете себя меньше, чем вы есть[67].

Есть что-то дисгармоничное в фигуре богатого раба.

В своей проницательной статье Джоан К. Уильямс объясняет, почему для американского рабочего класса богачи – ролевые модели (этого не понимают журналисты, которые общаются в основном друг с другом и редко выходят в реальный мир, однако навязывают людям нормативные идеи: «Вы должны думать вот так»). Уильямс цитирует Мишель Ламонт, автора книги «Достоинство рабочих людей» (The Dignity of Working Men); опросив американских «синих воротничков», Ламонт обнаружила, что их возмущают высокооплачиваемые профессионалы, но, что удивительно, не богачи.

Можно с уверенностью сказать, что американцы – да и жители любой страны – презирают тех, кто получает большую зарплату (а скорее – работников, которые разбогатели). Этот принцип действует и в других странах: пару лет назад швейцарцы (представьте себе) провели референдум: не ограничить ли зарплату менеджеров, привязав ее к минимальной ставке? Предложение не прошло, но показателен сам факт того, что люди думают в этих терминах. Те же швейцарцы уважают богатых предпринимателей и людей, прославившихся иными способами.

Более того, в тех странах, где богатство означает погоню за рентой, политическое покровительство или регуляторный захват (так, напомню, называется попытка властей и инсайдеров использовать регуляции, чтобы кинуть всех остальных, или бюрократические проволочки, чтобы убрать конкурентов), на богатство смотрят как на игру с нулевой суммой[68]. Петр получает то, что отобрано у Павла. Тот, кто обогащается, делает это за счет других. В странах вроде Америки, где можно обогатиться на разрушении, все сразу видят, что богач не лезет за долларами в ваш карман; есть шанс, что он их туда, наоборот, кладет. Вместе с тем неравенство – игра с нулевой суммой по определению.

В этой главе я покажу: людей возмущает – ну или должен возмущать – тот, кто сидит наверху, но не ставит шкуру на кон, иначе говоря, не принимает распределенный риск и в случае чего не пострадает: не упадет с пьедестала, не потеряет уровень доходов или богатства, не будет стоять в очереди за бесплатным супом. Кстати говоря, те, кто поносил Дональда Трампа, когда он был кандидатом в президенты, не только не понимали ценность шрамов как сигналов о готовности рисковать, – они еще и не могли взять в толк, что, охотно рассказывая о банкротстве и личной потере миллиарда долларов, Трамп гасил неприязнь (второй тип неравенства), которую можно было к нему испытывать. Того, кто потерял миллиард, причем свой, а не чужой, уважаешь поневоле.