Короткое название сказало об очень многом. Оно не встречалось на первых страницах дневника, но вкупе с записями Игоря Аркудова создало четкую картину. Шумерский миф о планете-разрушителе, загадочном страннике, скользящем сквозь время и космическое пространство. Имена древних богов, самая первая космогония и первый источник письменности. Война между богами вселенского масштаба, столкновения планет, ужасные катаклизмы…

Сердце забилось быстрее. Калейдоскоп провернулся в последний раз и остановился.

– Вы сказали «Нибиру»? – переспросил Антон, выдвигаясь из стены. Он напрочь забыл о страшном приказе полковника.

– Именно так и сказал, – кивнул Павел Геннадиевич. – А ты куда намылился?

Он схватил ученого за плечи и с силой втолкнул его обратно.

– Подождите!..

– Лезь обратно, сучок! И сделай так, чтобы оно наполнило свои баки. Или что там у него вместо баков…

– Подождите, Павел Геннадиевич. Умоляю вас, выслушайте! – взмолился Антон, делая еще одну попытку выйти из убежища.

Полковник не пускал. Но смилостивился и, упершись ладонями в стену на уровне, где была грудь ученого, кивнул:

– Слушаю.

– Павел Геннадиевич, вы наверняка не знаете, что для работы Звено использует жизни людей.

– Почему это? – удивился полковник. – Я отлично проинформирован. Еще и тебе много чего расскажу, когда засядем с дневником твоего папаши.

– Итак, вы в курсе, – разочарованно вздохнул Антон. – Мне следовало ожидать. Но я все равно отказываюсь подчиниться.

– Придется, Антон. Никуда ты не денешься.

– Вы никогда не заставите меня умышленно убить человека… тысячи человек.

– Да хоть целый этот говенный материк! – взревел Павел Геннадиевич, превращаясь в того Павла из детского воспоминания. – Хоть два материка! Думаешь, мне приятно осознавать, что на моих руках останется кровь невинных жертв?! – Уже более спокойно добавил: – Идет война, малыш. Такая страшная, что ты себе и представить не можешь. Скоро все погибнут. Все! И не только в одной деревне и даже не на одном материке – везде! Понимаешь? На целой планете не останется ни одного живого человека!

К тому времени прочитав отцовский дневник более чем на треть, Антон уже знал, что полковник – как ни больно было признаваться в этом – совершенно прав. Лучше пожертвовать малым, да и к тому же не своим, чтобы иметь потенциальную возможность спасти свою шкуру (о человечестве в целом ученый не думал), чем дождаться тотального уничтожения людей на планете.

Но совесть, по-другому Антон не мог обозначить это чувство, не позволяла вернуться к столику-алтарю. Необходимо было что-нибудь сказать. Что-то глупо-благородное. Что-то возвышенно-наивное. Чтобы не терзали сомнения. Чтобы когда-нибудь можно было развести руками и сказать: «Я не имел другого выбора»…

– Я все равно не стану этого делать, полковник, – почти неслышно выговорил Антон, вновь упираясь грудью в ладони силовика. – Вы не заставите меня.

Павел Геннадиевич отошел так резко, что Аркудов едва не вывалился из стены на пол. Видя решительность в глазах полковника, он остановился, не осмеливаясь выйти.

– Ты ведь не дурак, – сказал ему полковник, глядя из-под сдвинутых бровей. – Давай без дурацких сцен, а? Без этой дебильной твоей мишуры.

Антон насупился.

– Зачем нам все эти голливудские сцены о спасителях человечества и героях, насмерть стоящих за идеалы? – продолжил Павел Геннадиевич. – Ты хочешь потерять немного моего времени? Хорошо. Сейчас мы с тобой выйдем из пещеры на открытый воздух, доберемся до места, где есть покрытие мобильной связи, я наберу один номерок и дам тебе поболтать со своей дочуркой. Позже, если ты продолжишь упираться, на тот же телефон поступит фотография, на которой твоей девочке отрезают пальчик. И так далее – до победного конца. Так будет повторяться до тех пор, пока ты не активируешь Звено и не укажешь месторасположение вражеских Звеньев.

– Ну ты и гондон, полковник, – сплюнул Антон.

Он понял, что проиграл. Даже отцовский обрез – невероятно тяжелая двустволка, осмотрительно перекочевавшая из-под дивана за пояс под рубашку сзади, не могла выручить Аркудова. Слишком большая вероятность, что дочку убьют, даже если он сейчас прострелит полковнику башку.

Антон шагнул обратно. Если забыть о том, что сейчас произойдет, то не все так страшно. Ну, не было другого выбора, господа. Меня заставили…

Звену разрешается активировать режим «забор т-энергии»?

Тяжелое черное облако, видимое только избранным, разрасталось над Карпатами. Невидимые щупальца стремились в разные стороны – к деревням и городкам на склонах. Чтобы прикоснуться, схватить упругими когтями за грудь, сдавить, раздирая сердце, впиваясь тысячами иголок в человеческий мозг, прокатиться под кожей обжигающей болью. Долгий протяжный стон, оскаленные смертью лица… Горячая волна хищной т-энергии захлестнула Антона с головой.

Он закричал, не слыша себя. Свалился на металлический пол, хрипя и захлебываясь слюной. Горя от стыда, понимая, что получает невиданное доселе удовольствие. Смерть катилась бурлящими волнами, превращая успешного ученого, отца, мужчину, доброго, хотя и немного эксцентричного человека во что-то, чему прежний Антон даже не подал бы руки.

Энергия хлестала через край, насыщая Звено.

За прозрачной стеной корчился в восторге полковник. Закатившиеся глаза смотрели вверх – туда, где за толщей камня и воздуха в пространстве Солнечной системы двигалась темная масса.

Полковник прошептал, скрипя зубами в экстазе, и Антон его услышал:

– Ну идите к нам, гниды! В этот раз мы не проиграем. Мы разорвем вас в клочья и выпьем вашу кровь…

20 декабря 2012

В привычном завывании сирен теперь ощущались незнакомые нотки. Предчувствие беды? Опасность? Или все, как обычно – очередная «пустышка», ложная тревога, из-за дрянного настроения превратившаяся в беспокойный комок в груди.

Кажется, сколько раз за свою жизнь срывался с постели и бежал, сосредоточенный, чтобы не споткнуться, по бетонному полу. Сколько было этих боевых дежурств – с таким же ревом сирены, суматошным гамом и топотом множества армейских ботинок. Должно бы приесться. Шум тревоги стал чем-то вроде успокаивающего фона. Орет – значит надо, значит пора исполнять свой долг. Недаром, значит, получил вчера офицерский полетный паек, нынче придется его отработать.

Но что-то беспокоило. Царапало невидимыми когтями по сердцу и заставляло сжиматься желудок. День вчерашний прошел до невозможности глупо, день сегодняшний обещал стать еще более гадким.

Ну чего такого Любе сделалось? Вот чего такого-то? Квартира хоть однокомнатная, зато не в общаге, как у большинства офицеров – своя, в добротном старом доме. И с деньгами не так уж и худо. Помимо офицерской зарплаты и «летных» есть еще небольшая прибыль с продуктового ларька. Что Любе не нравится? Сынишка бегает в новеньком костюме, сама она тоже ни в чем себе не отказывает. Ну… в том смысле, насколько может себе «не отказывать» жена современного российского офицера.