Наверняка вы подумали: «Типичная Агата Кристи» и были правы; именно эта мысль и меня поразила в тот момент. Если не принимать во внимание степень жестокости убийства, Англия моей матери похожа на «Мэйхем-Парва»[15] леди Агаты. И абсолютно уместным представляется то, что тело должны найти именно в библиотеке, этой роковой комнате популярной британской литературы.

Труп нельзя было трогать, пока не прибудет судмедэксперт. Тот присутствовал на любительском представлении пантомимы в ближайшем городке, и чтобы связаться с ним, потребовалось время. Доктор Байуотерз был толстым, низеньким человечком с большим самомнением, рыжий и краснолицый. Я подумала, что в силу врожденной вспыльчивости он бы точно сорвал на ком-нибудь злость, если бы преступление оказалось менее важным, чем убийство, а место преступления — не таким престижным, как бабушкино поместье.

На то время, пока он производил осмотр, нас с Полом деликатно удалили из кабинета. Бабушка решила оставаться наверху, в гостиной. Седдоны, подкрепленные сознанием своего неопровержимого алиби, занимались тем, что готовили и подавали множество бутербродов, чашек чаю и кофе и, похоже, впервые получали удовольствие от происходящего. Рождественские подношения Роуленда пришлись как нельзя кстати, и я, отдавая должное его чувству юмора, подумала, что он бы оценил иронию ситуации. Тяжелые башмаки топали по холлу туда-сюда, машины подъезжали и отъезжали, кто-нибудь постоянно звонил по телефону. Полицейские мерили, совещались, фотографировали. Наконец укрытое простыней тело вынесли из дома на носилках и засунули в зловещий черный фургончик. За всем этим мы с Полом наблюдали из окна гостиной.

У нас сняли отпечатки пальцев — для того, как объяснила полиция, чтобы исключить их из тех, что будут найдены на столе. Странное это было ощущение, когда меня аккуратно брали за палец и прижимали его к чему-то, что напоминало штемпельную подушечку. Нас, разумеется, допросили вместе и каждого в отдельности. Помню инспектора Блэнди, сидящего напротив меня в гостиной: его грузная фигура заполняет собой кресло, мощные ноги упираются в ковер, и он дотошно расспрашивает меня обо всех подробностях рождественского дня. Именно тогда до меня дошло, что почти каждую его минуту я провела в обществе своего кузена.

В половине восьмого вечера полиция еще находилась в доме. Пол пригласил главного констебля отобедать с нами, но тот отказался — не столько, думаю, из-за нежелания разделить трапезу с вероятным убийцей, сколько из необходимости вернуться к своим внукам.

Перед отъездом он долго сидел в комнате у бабушки, потом вернулся в гостиную, чтобы сообщить нам о первых результатах расследования. Интересно, был бы он так же обходителен, если бы жертвой оказался рабочий с фермы, а местом преступления деревенский паб?

Главный констебль представил нам свой отчет короткими четкими фразами человека, удовлетворенного проделанной работой.

— Я не стану звонить в Скотленд-Ярд. Восемь лет назад, когда здесь в последний раз случилось убийство, я позвонил. Это было большой ошибкой. Единственное, что они сделали, взбудоражили местных. Факты достаточно ясны. Его убили одним ударом, нанесенным с огромной силой человеком, стоявшим перед столом, в тот момент, когда сам он вставал со стула. Орудие — тяжелый тупой предмет. Череп оказался раскроен, но крови мало — ну, это вы сами видели. Я бы сказал, что преступник был высокого роста; рост самого Мейбрика — шесть футов два дюйма. Убийца проник через французское окно и так же вышел.

Отпечатки мало что дают — слишком нечеткие, однако очевидно, что вторые нанесены поверх первых. Это мог быть случайный грабитель или дезертир, в последнее время здесь был такой случай. Удар вполне мог быть нанесен прикладом ружья: и длина, и вес подходят. Дверь, ведущая из библиотеки в сад, наверное, оставалась незапертой. Ваша бабушка велела дворецкому Седдону запереть все двери, но просила Мейбрика, когда он соберется спать, проверить, заперта ли библиотечная дверь.

Из-за затемнения преступник не мог видеть, что в библиотеке кто-то есть. Дернул дверь, вошел, заметил монеты на столе и убил почти спонтанно.

— Тогда почему он не украл монеты? — спросил Пол.

— Сообразил, что они не являются законным платежным средством, их будет трудно сбыть. Или запаниковал, услышав какой-то шум.

— И запер дверь, ведущую в коридор?

— Преступник заметил, что ключ торчит в замке, и повернул его, чтобы труп не обнаружили, пока он не успеет убраться подальше.

Главный констебль помолчал, и лицо его приобрело хитрое выражение, которое совсем не вязалось с надменно-орлиными чертами.

— Другая вероятность, — продолжил он. — Мейбрик заперся сам. Ждал тайного посетителя и не хотел, чтобы им помешали. Должен задать вам один вопрос, мой мальчик. Весьма деликатный. Насколько хорошо вы знали Мейбрика?

— Довольно плохо. Он мне доводился троюродным братом.

— Вы ему доверяли? Простите, что спрашиваю.

— У нас не было причин не доверять ему. Бабушка не попросила бы Мейбрика продать для нее эти монеты, если бы имела сомнения на его счет. Он — член семьи. Дальний, но все же родственник.

— Ну да, конечно. Родственник. — Главный констебль помолчал, а потом произнес: — Вот что мне пришло в голову: это могла быть инсценировка нападения, в которой кто-то переусердствовал. Вероятно, у Мейбрика был сообщник, с кем он договорился об этой инсценировке, чтобы украсть монеты. Мы попросим Скотленд-Ярд проверить его лондонские связи.

Мне хотелось заметить, что симуляция нападения, в результате которой фиктивной жертве размозжили череп, это уж слишком эффектная симуляция, но я промолчала. Едва ли главный констебль приказал бы удалить меня из гостиной — в конце концов, я присутствовала при обнаружении трупа, — но я чувствовала его недовольство моим очевидным интересом: ведь чувствительная молодая женщина последовала бы примеру бабушки и ушла бы в свою комнату.

— Вам не кажется странным то, что нападавший разбил часы? — спросил Пол. — Смертельный удар по голове выглядит хорошо рассчитанным. Но убийца зачем-то наносит еще один сокрушительный удар, по руке. Не могло ли это быть сделано специально, чтобы запечатлеть точное время смерти? А если так, то для чего? Или он переставил время, прежде чем разбить часы? Не был ли Мейбрик убит позднее?

К этим фантазиям главный констебль отнесся снисходительно:

— Немного натянуто, мой мальчик. Думаю, мы установили время смерти точно. Исходя из степени окоченения, Байуотерз считает, что она наступила между десятью и одиннадцатью часами. И потом, мы не можем с уверенностью сказать, в каком порядке наносились удары. Убийца мог сначала шарахнуть его по руке, а потом по голове. Или после удара по голове он запаниковал и машинально еще раз жестоко обрушил свое орудие. Жаль, что вы ничего не слышали.