Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он не очень поверил мужикам, но стал ловить себя на мыслях об Ольге, хотя предаваться размышлениям было особенно некогда: на самом деле его фирма не занималась такой мелочевкой, как у Ольги, да и сам он давно уже не работал у клиентов. Но Ольга его… задела. Зацепила. Как навязчивая мелодия, от которой невозможно отделаться, и ты против собственной воли все повторяешь и повторяешь про себя… эту женщину: медленный поворот головы, взмах ресниц, тонкая прядь волос, улыбка в уголках рта, движение изогнутой брови, низкий голос с грудными виолончельными нотами… «Да что ж это такое?!» – подумал он, поймав себя в очередной раз на этих мыслях. Влюбился, что ли?! Он разглядывал в зеркале свою несколько помятую утреннюю физиономию – отражение в зеркале покивало: влюбился.
– И я всю тебя, от гребенок до ног! – заорал он в полном восторге. – Как трагик в провинции драму Шекспирррову…
Потом вздохнул и, покачав головой, дочитал скороговоркой:
– Носил я с собою и знал назубок, шатался по городу и репетировал. Вот так-то. Пастернак, между прочим, Борис Леонидович, – объяснил он потрясенному отражению. – Стихотворение такое, чтоб ты знал. «Марбург» называется.
Звучание виолончели, да и ее женственный вид всегда вызывали у него ощущения, близкие к эротическим. Он привык сравнивать всех с музыкальными инструментами – давно, еще с музыкалки, в которой так и не смог доучиться, хотя тянул до последнего: какая музыкалка, деньги надо было зарабатывать. Ольга – точно виолончель, Анька, конечно, балалайка; Егорыч – пастуший рожок, а он сам… он сам когда-то был гитарой. Простой семистрункой. Потом струны оборвались. А сейчас… Сейчас! Сейчас веник с мотором, вот кто. Он жил без музыки уже лет десять, но до сих пор сердце замирало при виде черно-белых клавиш! Конечно, он первым делом купил себе фортепьяно, но еще ни разу не играл – боялся, что не сможет изобразить ничего сложнее простой гаммы своими огрубевшими от работы руками.
Когда Ольга попросила его помочь с мебелью, он согласился, решив про себя, что не станет торопиться. Пусть обживается, рожает, а он просто будет все время рядом. И, может быть, потом, когда она отойдет, успокоится, привыкнет к нему… Тогда он, может быть, решится и скажет… И скажет, что… Ну, тогда и видно будет, что он скажет.
Но так испугался, когда в очередном магазине Ольга вдруг побледнела и мягко на него навалилась, теряя сознание, что совершенно забыл о своих благоразумных намерениях. Он вывел ее на улицу и хотел было отвезти домой, где из мебели еще не было ничего, кроме кровати, столика на кухне и его собственной табуретки. Но Ольга заупрямилась: лучше пройдусь. Хорошо, я провожу. Она упиралась, но он не отстал, и Ольге ничего другого не оставалось, как взять его под руку.
– А ты завтракала сегодня? – спросил он осторожно.
– Я? Наверно… Не могла же я не завтракать? – Ольга не помнила, и он подумал: наверняка забывает поесть и вообще плохо о себе заботится, а у нее ребенок, и когда ей рожать, интересно, и была ли она у врача, и… Господи, как же она будет одна! Это просто не укладывалось у него в голове.
– Слушай, а давай зайдем в кафе? Я бы кофе выпил. Хочешь кофе?
– Нет, кофе не хочу. И так жарко…
– А мороженое?
– Мороженое! – Ольга остановилась и взглянула на него снизу вверх радостным детским взглядом. – Мороженое хочу!
– Ну, пойдем. Ты какое любишь?
– Любое! Сто лет не ела…
Он купил ей самое навороченное мороженое, какое только было, и, пригорюнясь, смотрел, как она сосредоточенно ест и вздыхает от удовольствия, а когда Ольга слизала с верхней губы налипшую шоколадную крошку, отвернулся.
– А где ты обедаешь?
– Да где-то обедаю. А что?
– Вот что ты ела вчера на обед?
– Вчера…
Ольга задумалась, машинально облизывая ложечку, а он решительно допил остывший кофе.
– Да что-то такое ела, не помню… Что ты меня допрашиваешь?
– Ну как же! Тебе надо хорошо питаться, витамины всякие. Ты принимаешь витамины? А у врача ты была?
Ольга опять побледнела и прикрыла на секунду глаза, отложив ложечку, – он встревожился, но встретил жесткий взгляд:
– Какое тебе дело? Тебе не все равно?
– Мне не все равно.
– Ты просто на меня работаешь, и все.
Он усмехнулся:
– Уже не работаю.
– Я заплачу тебе за потерянное со мной время.
– А я не возьму. Я просто тебе помогаю. Можешь вон за мороженое свое заплатить, если ты такая щепетильная!
Она просто бесила его своим упрямством и на самом деле отнимала уйму времени. И тут Ольга заплакала, прикрыв лицо рукой, – слезы так и брызнули прямо в мороженое. Черт! Вот идиот! Он пересел поближе, обнял за плечи и сунул в руки бумажную салфетку:
– Придется тебе новое мороженое купить, это теперь соленое…
– Нет, не надо. Хватит с меня мороженого.
Она попыталась было отодвинуться, но он не пустил.
– Ну что ты хочешь от меня? – спросила Ольга с тоской. – Чего тебе надо? Ты посмотри, я же ни на что не гожусь. Я и жива-то только потому, что ребенок…
Он так и знал! Ему ли было не знать!
– Скажи, зачем я тебе нужна, а? Я же вижу, как ты… подбираешься!
– Да думал, может, я тебе нужен?
– Я прекрасно справлюсь со всем сама. Спасибо.
– Пожалуйста.
Они помолчали.
– Ты понимаешь, мне нужно быть сильной, а когда ты меня жалеешь, я раскисаю! Сразу прислониться хочется, спрятаться… за широкую спину. А ты пожалел и дальше пошел.
– Я не собираюсь никуда уходить. Без тебя.
– Объясни мне: зачем тебе это?
– Что – это?
– Я. Зачем ты со мной возишься?
– Потому что ты без меня пропадешь. И как я тогда буду жить?
– Ты же меня совсем не знаешь! И я тебя не знаю! Мы и знакомы-то меньше месяца!
– Так давай узнаем! Может, сходим куда? А то ты совсем заскучала…
– Ты меня на свидание, что ли, приглашаешь?!
– Ну да.
– И куда мы пойдем?
– Хочешь в кино? Или нет… в театр! У нас хороший театр, правда. Первое место занял на конкурсе, забыл каком. Честно, хороший!
Он с надеждой заглянул ей в глаза, тут же расстроился и забормотал:
– Нет, я понимаю… Я тебе не пара… Ты москвичка, образованная… красивая! А я пень пнем. А ты такая красивая! Я ж от одной ревности с ума сойду…
– Я правильно поняла, что ты меня в театр приглашаешь? Или еще куда?
– Могу и еще куда! В смысле – замуж.
– Господи… А тебя не смущает, что я немножко беременна?!