– Ты не думай, что я… Я говорить не мастер, а так все понимаю. Я, знаешь, такой как… как подводная лодка.

– Почему – подводная лодка?

– Ну как: залег на дно, а все локаторы включены! Я все детство играл в подводную лодку – под столом. Мечта была на подлодке служить, но не вышло – куда с таким ростом!

И, улыбнувшись, напел:

– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine…

– Он еще и поет, вы подумайте…

– А то! У нас, знаешь, какая группа была, что ты! С седьмого класса зажигали. Потом на городских дискотеках пели, по кабакам… Даже в электричках приходилось! Ой, и чего только не пели! И попсу, и рок, и «битлов», и черта лысого! Если что покруче, типа хэви-метал, так это Серега… – И Данила, скроив зверскую рожу и сделав рукой «козу», хриплым басом изобразил что-то рычащее-воющее.

– С ума сойти…

– Ну! А я больше по части лирики…

– Ты?!

Ольга смотрела на него во все глаза – господи, чего еще от него ждать?! Лирика!

– Я. Не веришь? Это я сейчас так… заматерел. А в школе, знаешь, какой был? Во! – И Данила показал Ольге мизинец. – Длинный, тощий. Мать говорила: дунь – переломится! Волосы до плеч, томный такой, прямо Ленский. Как там, у Пушкина? И… и что-то… и бессвязна речь, и кудри черные до плеч. Вот, точно – про меня. Говорить я и сейчас не мастер, а тогда еще и застенчивый был, ужас!

– А как же ты пел?

– Ага, трусил страшно перед сценой. Ну, потом выйдешь, гитарой прикроешься, и пошел завывать!

И он, слегка утрируя, спел ей сладким тенором:

Is there anybody going to listen to my story All about the girl who came to stay? She’s the kind of girl you want so much It makes you sorry Still, you don’t regret a single day Ah girl…

Ольга ахнула – вот это да!

– Ну? Первый парень на деревне. А потом… песни кончились.

Данила замолчал, опустив голову. Он не понимал, как его вынесло на это: он вообще не хотел говорить Ольге о тех страшных днях. Прошло и прошло.

– Что-то случилось, да?

– Да. У меня девушка была. Марина.

Он еще помрачнел. Вздохнул, но продолжил:

– Она… она погибла.

Ольга ахнула и погладила его по щеке – он закрыл глаза и кивнул:

– Пьяный врач сказал мне – тебя больше нет…

Так все и было: и пьяный врач, и все остальное. Целыми днями он слушал эту проклятую песню и орал вместе с Бутусовым: «Я хочу быть с тобой! Я так хочу быть с тобой… Я хочу быть с тобой и я буду с тобой…» А потом взял и перерезал себе вены. Если бы не Анька, которая чуть не поседела в те дни из-за него! Она вдруг примчалась домой с работы: сердце подсказало – беда. Выжил, и слава богу. Нарастил себе шкуру, как у носорога, и ничего…

Ольга с тревогой смотрела на Данилу: ей так жалко было бедного мальчика, чуть не умершего из-за любви! Она давно заметила шрамы на запястьях, но только сейчас осознала, что они означают.

– Да. Ну, вот. А потом женился. На ее подруге – уж больно бегала за мной. А мне все равно было. Жить не хотелось. Думал, спасусь как-то. Нет, не вышло у нас ничего. А сейчас думаю, знаешь, может, и с той… первой… ничего бы не вышло. Первая любовь… она такая. Редко, когда получается. А с тобой – другое дело. Что ты красивая – это дело десятое…

– Ничего себе! – притворно возмутилась Ольга.

– Главное – ты родная. Понимаешь? Словно я сто лет тебя знаю!

Ольга помолчала, потом сказала, глядя Даниле в глаза:

– Я буду с тобой. В комнате с белым потолком… с правом на надежду. С верою в любовь.

Данила на мгновенье сильно прижал ее к себе, потом отпустил, а Ольга провела рукой по его волосам, так коротко остриженным, что было колко пальцам.

– Сто лет не вспоминал. Думал, заросло.

– Такое не зарастает. Я знаю.

Ольга все гладила его по лицу, едва касаясь кожи самыми кончиками пальцев, и чувствовала, как он волнуется сильнее и сильнее. И сама волновалась так, что у нее ежесекундно что-то дергалось: то краешек рта, то уголок глаза, то мускул на щеке, да и пальцы заметно дрожали. Впрочем, у него – тоже. Они вроде бы разговаривали друг с другом, но машинально – самое важное говорилось вот этими дрожащими пальцами, нервными улыбками и тревожными взглядами:

– Надо же, какой ты…

– Какой?

– Такой! И поет… и фирма у него… и локаторы…

– Вроде того…

– А что ж ко мне пришел полы красить?

– Да мы полы-то и не красили…

– Ну, что вы там красили?

– Анька все уши про тебя прожужжала, вот и решил посмотреть.

– Анька?

– Сестра моя старшая. В гостинице которая. Так что… видишь… это она. Ее рук дело.

– И что ж она тебе говорила?

– Хвалила. Жалела. Такая, говорит, женщина – прямо для тебя.

– И что?

– Так и есть. Я ж сразу тебе сказал.

– Что ты сказал?

Ольгины глаза уже смеялись, и ямочка появилась на щеке, и пальцы перестали дрожать, а Данила опять покраснел:

– Ты знаешь…

– Скажешь – поцелую!

Он поцеловал ее сам.

– Ну вот. – Данила еще слегка задыхался, а Ольга прикрыла лицо рукой, и он видел только прикушенную нижнюю губу. – Я знал, что ты моя женщина.

– Похоже на то, – сказала Ольга из-под руки. – А ты уверен, что существуешь на самом деле?

– До сих пор был уверен.

– Точно? А то вдруг я тебя выдумала?

– Да у тебя фантазии не хватит, такого выдумать! Давай еще раз попробуем? Надо же проверить! А то вдруг… нам показалось…

И они проверили. И еще раз. И еще, но потом Даниле вдруг пришла в голову одна страшная мысль, и он попытался затормозить, но удалось с большим трудом, потому что Ольга тормозить никак не желала.

– Подожди, подожди! Ну, Ляль, подожди! А тебе вообще-то можно?

– Что?

– Ну… это самое?

Застрелите его – он был не в силах произнести «это» вслух!

– Что ж оно такое – «это самое»? Обниматься? Нет? А, целоваться! Опять нет?!

Он был как на иголках – Ольга уже расстегнула его джинсы, и он с ужасом перехватил ее шуструю руку, пробиравшуюся дальше.

– Что же имеет в виду этот загадочный незнакомец? Может быть, он хочет заняться со мной любовью? И правда хочет! Да еще как сильно…

– Лялька! Да что ж ты делаешь-то…

– Ну конечно – можно, можно, все можно!