Воорт начинает:

— Семье угрожали. Вам. Вашим детям. Вашим женам или мужьям. Всем.

Семейные правила запрещают перебивать. Каждый должен высказаться до конца. Задавать вопросы или спорить можно, когда оратор закончит.

Воорт повторяет ту версию, которую рассказал Камилле: ему угрожали пистолетом. Он видит гнев на лицах, но не уверен, какой будет реакция в конце.

Воорт заканчивает, и первым отвечает Вим — самый крупный из них, седой медведь. От него можно ожидать поддержки.

— Тебе следовало рассказать нам сразу, — резко говорит он.

— Благодаря моему отъезду угрозы не было, дядя. Только если бы я оставался.

— Или вернулся слишком рано, — возражает Спрус.

— Конрад, здесь не тебе было решать, — говорит Эллис.

— Игла? Кто, черт побери, пользуется иглами? — рычит дядя Вим. — Они обошлись с тобой как с животным. Иглами стреляют в собак.

Мэтт бледен как смерть.

— Они знали, что Рейчел оставляет окно открытым? Простите.

Мэтт выходит, сжимая в руке сотовый телефон. Воорт в общих чертах описывает, что он хочет сделать, не вдаваясь в детали.

— Ты будешь изображать наживку, — задумчиво говорит Вим.

— Наживку съедают. Я предпочитаю называть это приманкой.

— Но ты бросишь все, если мы попросим, да? — спрашивает Спрус, глядя ему в глаза. Воорту кажется, что в комнате становится жарко.

— Не уверен, что это хорошая идея, — говорит он.

— Обещай, что ты бросишь, если мы скажем!

В разгар спора возвращается Мэтт.

— Дай им то, что они хотят. Это всего на неделю.

— Если им сойдет с рук один раз, это случится снова!

— У тебя нет детей, Брам!

— Мы обеспечим всем охрану, — говорит Вим. — Составим график. Возьмите себя в руки. Мы выясним, кто это, раньше, чем они даже узнают, что мы в курсе. Мы поддержим Конрада.

— Мне плевать, что вы решите. Я, черт побери, хочу, чтобы перед моим домом стояла машина двадцать четыре часа в сутки, — говорит Мэтт.

— Подожди, подожди. Тут все непросто.

— Все важное непросто. Давайте тогда голосовать!

Решение принято. «Остановись. Садись в самолет. Возвращайся за границу и отдыхай дальше. Не подвергай нас опасности. Прости».

Счет шесть — пять, но это все равно что одиннадцать — ноль.

У Воорта кружится голова. Его тошнит. Все не так, как должно быть. В одну секунду родственники словно становятся меньше. Они не могут контролировать, что он делает, но Воорту нужно одобрение. Он никогда не шел против решения. Надо попробовать еще раз.

— Тогда на заправке я испугался, — слышит Воорт собственный голос. — В жизни не думал, что могу так бояться.

У него болит горло, болит спина, в затылке стучит. Собственный голос кажется неестественным и бесплотным, словно слова идут прямо из мозга, минуя губы.

— Был момент, когда я согласился бы на что угодно. Вы понимаете, о чем я говорю? Настолько слаб я был.

Молчание.

— Иисусе, — вздыхает Эллис.

— То, что произошло, было ужасно, но не стоит усложнять, — качает головой Спрус. — Не смешивай свои личные проблемы с семейными. Ты не можешь подвергать риску нас всех из-за того, что тебя унизили. Это не наша проблема.

Вим говорит мягко:

— Любой, находящийся в этой комнате, испугался бы. Это не имеет отношения к тебе как к мужчине или копу.

— Сходи к врачу, — предлагает Спрус.

— Может, они блефовали, — говорит Эллис.

— А может, они чокнутые отморозки и сделают то, что говорят.

Они снова голосуют. Снова шесть против пяти.

— Прости, — говорит Мэтт. — Брось это дело. Вот потом вернешься — и расследуй все, что хочешь.

— Потом, — отвечает Воорт, — может быть слишком поздно.

— Для долга? Или слишком поздно для мести? — спрашивает Спрус.

У Мэтта совершенно убитый вид. До сих пор они с Воортом были практически лучшими друзьями.

— Послушай, если с кем-то из детей что-то случится, как ты справишься с этим? Сейчас смелость — бросить все это. Эти ребята держат нас за яйца.

— Подходящее выражение, — замечает Воорт.

— Я бы поддержал тебя в чем угодно другом.

— А я бы научил своих детей драться, Мэтт.

— Нет, ты бы позволил пристрелить себя, чтобы защитить их.

— Давай-ка найдем ближайший бар, — в отчаянии просит Воорт Эллиса.

Спрус говорит:

— Пойдешь против решения — и ты покойник, кузен. Добьешься успеха — и, если тебе повезет, мы, может быть, забудем, что были против тебя. Потерпишь неудачу — и, в лучшем случае, лишишься семьи, как кузен Аль. Никто из нас даже не знал, когда этот старый козел умер.

Выходя, Воорт вспоминает одну из старых присказок отца.

«Разделенная семья гибнет вместе», — говаривал Билл.

— Они согласились? — спрашивает Камилла по спутниковой линии связи тридцать минут спустя.

— Конечно.

— Даже Мэтт?

— Особенно он, — отвечает Воорт, поднимая второй стакан «Лафройг», глядя, как Эллис уходит в уборную — возможно, чтобы позвонить остальным и доложить, собирается Воорт подчиниться общему решению или нет. — Расскажи мне, что ты нашла, Камилла.

— Мне повезло. Помогает моя прежняя команда. Я сказала им, что из этого можно раскрутить историю, из которой получится хорошая передача, так что они загорелись. Никто из твоего списка не выходил недавно из тюрьмы. Никто не освобождался условно-досрочно. Никаких процессов не планируется. В новостях нет ничего нового ни об одном из твоих дел. Ничего особенного о Колине Минсе.

— Тогда у нас несколько дней на то, чтобы выбрать одно направление, сосредоточиться на нем и надеяться, что мы правы.

— Ну, у того, кто напал на тебя, есть средства, а ведь ни в одном из твоих официальных дел не были замешаны представители высшего класса. Разве что Озава, и то с натяжкой. И те люди добрались до тебя, когда ты занялся этим делом.

— Узнать, что я занимаюсь делом Озавы, можно было из газет или в управлении. Хм-м-м… У консорциума по поиску сокровищ вполне могут быть деньги.

— Я тоже подумала об этом. Как ты просил, связалась по электронной почте с Микки. Он занимался твоими обычными делами — не кладами, и, по его словам, все вроде бы прекрасно. И кстати говоря, он продолжил дело Озавы, и ему никто не угрожал. Как ты хотел, я не сказала ему, что происходит.

Воорт на мгновение задумывается.