Визуально обследовав «Тритон» и убедившись в отсутствии повреждений на его корпусе, Ворохов заплыл в кабину транспортировщика и опустился на сиденье оператора. Действуя в режиме запрограммированного автомата, он проверил исправность системы жизнеобеспечения, снял с себя акваланг и подключился к бортовой дыхательной системе. Затем откачал воду из уравнительной цистерны для придания транспортировщику положительной плавучести и, когда «Тритон» оторвался от дна, запустил двигатель.

Выйдя на границу испытательного полигона, Ворохов продул балластную цистерну и, после того как «Тритон» всплыл в надводное положение, включил установленный на транспортировщике гидроакустический маяк.

Сигнал маяка был немедленно запеленгован портативной гидроакустической станцией, спущенной с борта «Зодиака». Еще полчаса назад Бизяев привел надувную лодку на границу полигона и, заглушив двигатель, лег в дрейф, а Рощин опустил в воду ручную гидроакустическую станцию. Следуя по пеленгу на сигналы акустического маяка, боевые пловцы спустя несколько минут разглядели среди волн отсвечивающий на солнце стеклянный купол всплывшего на поверхность транспортировщика. Ворохов тоже заметил приближающуюся надувную лодку и, опознав своих товарищей, сдвинул стеклянный колпак-обтекатель. Оставив гидро-акустическую станцию Данилу Бизяеву, Рощин перебрался из «Зодиака» в кабину «Тритона». Несколько секунд двое «морских дьяволов» в подводном транспортировщике молча смотрели в глаза своему товарищу, оставшемуся в надувной лодке. Затем Ворохов задвинул входной люк стеклянным колпаком, и «Тритон» ушел под воду, растаяв в пучине. «Удачи вам, парни», – мысленно прошептал Данил Бизяев, глядя на волны, сомкнувшиеся над головами его товарищей.

* * *

Специальным карандашом-маркером, предназначенным для письма в соленой морской воде, Ворохов отметил на карте испытательного полигона местоположение военного корабля, после чего показал карту Рощину, сидящему рядом с ним в кабине транспортировщика. Это был уже второй корабль боевого охранения, обнаруженный боевыми пловцами. Он шел со скоростью пять узлов курсом сближения с плывущим на глубине пятидесяти метров подводным транспортировщиком. Однако корабль уже двадцать минут, в течение которых Ворохов следил за его перемещением по гидро-акустической станции, не менял галса и не включал собственный гидролокатор. Исходя из этого, Ворохов сделал вывод, что транспортировщик пока не обнаружен. По своему опыту капитан-лейтенант знал, что средства технической разведки, стоящие на вооружении противолодочных кораблей США, предназначены прежде всего для борьбы с подводными лодками и не способны обнаружить столь малоразмерную и малошумную цель, как «Тритон». И все же он испытал заметное облегчение, получив подтверждение этого факта.

Когда Ворохов оторвал взгляд от экрана гидроакустической станции, то увидел, что Рощин пытается обратить его внимание на карту военно-морского полигона, запаянную в пластиковый планшет. Рощин указал на обозначения американских кораблей и двумя стрелками обозначил на карте направление их движения. Уже сейчас расстояние между ними составляло четыре морские мили и продолжало постепенно сокращаться. Наблюдаемое перестроение кораблей боевого охранения никак не соответствовало задачам охраны акватории полигона.

Станислав понимающе кивнул и вопросительно взглянул на своего более опытного напарника. Рощин в ответ быстро обвел на карте обозначения американских кораблей замкнутой линией и добавил в центр получившегося овала схематичный рисунок подводной лодки. Офицеры обменялись понимающими взглядами, после чего Ворохов повернул штурвал и направил подводное плавсредство в обозначенный Рощиным район.

Когда американский корабль, сбросивший ход до трех узлов, остался за кормой «Тритона», стрелка радиометра на приборной панели транспортировщика качнулась вправо. Рощин и Ворохов вновь переглянулись. Лишь вмонтированные в водолазные маски акваскопы мешали им увидеть на лицах друг друга довольные улыбки.

Отклоняясь по одному делению, стрелка радиометра дошла почти до середины шкалы, после чего начала двигаться в обратную сторону. Когда она вернулась к нулевой отметке, Ворохов развернул «Тритон» на девяносто градусов и вновь направил транспортировщик в кильватерную струю американского атомохода. В этот раз ширина полосы радиоактивного следа составила всего семьдесят метров, а стрелка радиометра даже зашла за центральную отметку шкалы. Проведенные замеры однозначно указывали, что до американского атомохода остается менее мили. Ворохов до максимума увеличил скорость «Тритона», всецело положившись на показания радиометра. Пять… семь… девять кабельтовых! Неожиданно стрелка, дошедшая до середины второй половины шкалы, резко отклонилась влево и застыла на нуле. Вытаращив глаза, Ворохов недоуменно уставился на радиометр. Такого просто не могло быть! Прибор, словно стараясь перевернуть все представления о материалистическом устройстве мира, бесстрастно свидетельствовал: американский подводный крейсер, до которого оставалось идти всего сто или двести метров, исчез, бесследно растворился в океанской пучине!

Но Станислав, охваченный охотничьим азартом, отказывался верить, что след «Атланта» потерян. Он даже постучал по приборному стеклу радиометра, надеясь таким образом заставить его стрелку вернуться в прежнее положение. Но стрелка не двигалась. Ворохов в отчаянии замотал головой и только тогда увидел, что Рощин с соседнего сиденья подает ему какие-то знаки.

Прочитав жесты своего напарника, Ворохов все понял. Преследуемый атомоход никуда не исчез, а лишь поднялся к поверхности, а плывший на прежней глубине «Тритон» вышел из его кильватерного следа. С малой глубины подводная лодка может всплыть либо под перископ, либо в надводное положение. Но капитан третьего ранга Рощин верил своей интуиции. А интуиция опытного «морского дьявола» подсказывала, что капитан американского атомохода ясным днем не будет выводить секретный корабль в надводное положение. Доверившись мнению своего более опытного напарника, Ворохов развернул «Тритон» и вернул его в точку, где оборвался кильватерный след атомохода. После этого он отключил привод гребного винта и начал понемногу откачивать воду из уравнительной цистерны. По мере вытеснения балласта транспортировщик медленно пошел вверх.

Сорок девять… сорок семь… сорок пять метров до поверхности. Вращались цифровые диски на шкале глубиномера. Двое боевых пловцов прильнули к обзорной полусфере, стараясь разглядеть что-либо за ее стеклом. Но за ним по-прежнему была одна непроглядная тьма… Сорок метров. Тьма начала неохотно отступать. В подсвечиваемых зеленоватым светом окулярах акваскопа заметно посветлело… Тридцать пять. Вода стала почти прозрачной. Собственное чутье подсказывало Ворохову, что следует замедлить подъем. Он остановил насос, откачивающий воду из уравнительной цистерны, но «Тритон» по инерции поднялся еще на несколько метров. И вдруг откуда-то сверху на обзорный колпак надвинулась черная тень необозримых размеров – днище стосемидесятиметровой подводной лодки. Но Станислав в последний момент успел запустить двигатель «Тритона» и вывести транспортировщик из-под американского атомохода, избежав почти неизбежного столкновения.

Убедившись, что подводный крейсер застопорил ход, Станислав решил рискнуть и подвести «Тритон» к корме неподвижной субмарины. В случае, если бы гребной винт «Атланта» продолжал вращаться, сделать это было бы невозможно, так как центростремительный водяной поток неизбежно затянул бы транспортировщик под саблевидные лопасти. Удерживая «Тритон» в десяти метрах от днища исполинского подводного гиганта, Ворохов развернул транспортировщик и направил его к корме американского атомохода. Тем временем Рощин проверил, насколько прочно закреплены на грузовом ремне блок АЗУ и дрель-отвертка для его установки, отсоединился от бортовой дыхательной системы и вставил в рот загубник собственного дыхательного аппарата.