- Да не, спаси и сохрани! - всоклкинул Лев и по-быстрому обрисовал возникшую ситуацию.

- Аверьянов, я с тебя сейчас умру. Тут то ли смеяться, то ли плакать... как послеродовая депрессия? Пацану шесть лет!

- Да?

- Два! Просто мамаша — кукушка. Ну, Аверьянов, ну напугал...

Лев еще недолго поболтал со страым товарищем и вновь его одолели грустные, можно даже сказать упаднические мысли.

Всех припомнил, никого не забыл.

Анна... надавать бы ей по щам, но Лев женщин не бьет. Да и черт с ней, все равно он давно к этой дамочке не испытывает ничего, кроме раздражения.

А вот с Мирославой сложнее... к ней у него раздражение совсем другого рода, и конечно же совсем она не мешает ему жить. Не бесит и не портит она ничего. Наговорил, словно в бреду ужасного, а слово-то не воробей...

Хотя Льва тоже можно понять, он слишком испугался за сына, вот и наговорил ей кучу гадостей. Надо бы извиниться, да разве нормальный человек простит такие слова? Нет, Пташкина в своем праве и это печально. А как бы она сейчас не помешала рядом, да...

Юрка — сволочь! Увидит Лев его — морду-то набьет, да так, чтобы больше ни одна вдовушка на него даже смотреть не могла без отвращения и сожаления.

— Лиля, ты на работе? — спустя час раздумий Лев все-таки позвонил матери, надеясь на ее мудрость, но та даже слушать его не захотела. Бросила трубку.

«Ну мама...ну где мама и где мудрость?!»

Мать с детства, в смысле его детства, просила называть себя Лилей, или Лилечкой, не перенося слово «мама», так как привыкла себя считать вечной девочкой. Да, именно так, девочкой. А учитывая, что родила она его в...впрочем никто точно не знает во сколько, поскольку все документы, выдающие ее возраст давно исчезли, а новые цифры очень и очень разнились, то сейчас это звучало особенно нелепо. Но Лев привык. Мать есть мать, даже такая шебутная и странная, как его.

— Лилечка, милая, только попробуй положить трубку!

Немного перегнул с интонацией, но черт! С Лилей по-другому невозможно. Иногда ему удается пробить глухую оборону матери и сейчас самое время поднажать.

Мать вздохнула особенно протяжно, выругалась, затянулась и только спустя полминуты выдохнула в трубку:

— Валяй...

— Ма...Лиля, мне нужна твоя помощь! Со Стёпкой... — на одном дыхании выпалил Лев и замолчал.

В трубке повисла зловещая тишина, будто на том конце провода даже дышать перестали. Новый щелчок зажигалки намекнул на сдавшие нервы родительницы, и Лев уже не надеялся, что она ответит.

Но она ответила.

— Таки я приеду, но имей ввиду, деточка, никаких подгузников. И каши варить я тоже не собираюсь.

Аверьянов выдохнул и как можно бодрее ответил:

— Степе шесть лет. В туалет он уже давно ходит сам. А кашу я и сам сварю. Приезжай, Лиль.

* * *

— Ой, тока не ври мне, шо я хорошая мать, я тебя умоляю...

— И не собирался, — парировал Лев, в любое мгновение ожидая затрещины, но мать на удивление только хмыкнула.

— И где это создание не твоей природы?

— Тсс... спит. Я хотел вначале с тобой поговорить. Ты как мудрая жен... — не успел он договорить, как мать прыснула со меху.

— Продолжай-продолжай... — вытирая набежавшие слезы, бормотала Лиля, — Люблю, когда люди не умеючи, пытаются врать, это выглядит-таки очень забавно. Хотя странно, учитывая, что ты вроде мой сын, а врешь так себе, надо сказать, никудышно даже.

Лев покраснел, но все же сдержался. Он-то хотел серьезно поговорить, а ей лишь бы смеяться. Мать — она как стрекоза, такая же беззаботная и вечно веселая. Зря он ее позвал.

— Да ладно тебе, будь проще, Левушка, будь проще. Таки что там с чужим потомством? Шкодит? Мамаша надеюсь уж в розыске? Только бы не посадили, а то-таки придется и дальше чужого прикормыша растить-поить. Ох и не люблю я всяких разных бастардов, ох и не люблю...

Лев вновь поморщился, но решил не обострять, ибо это бесполезно. Пусть говорит, что хочет, это ерунда все. Он-то знает, что в душе она не такая, в душе, где-то очень глубоко, мать добрая.

Лев налил Лиле чай, разогрел пиццу, которую заказывал для Стёпки накануне и отобрал папиросы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Лиля, в доме не курят, тут ребенок и вообще...

Мать недовольно поморщилась, но пачку убрала обратно в сумочку.

Пока разговаривали - не слышали, как Стёпа проснулся и спустился в столовую.

Замер в дверях, переводя взгляд с отца на Лилю и обратно и тут в гробовой тишине раздался нарочито-ласковый голос «бабушки».

— Ути, какой милый ребеночек. Ну иди сюда, к бабушке, мой сладкий, мой цыплёночек. Бабушка тебя не обидиит, иди-иди...

Степка замер на месте и только взгляд, обращенный к отцу, говорил о том, что в этом доме для ребенка наконец-то нашелся равный противник.

* * *

На второй день пребывания в доме Лилечка притащила в дом Аркадия Палыча и жизнь Льва заиграла новыми красками. Степка тоже в стороне не остался, и теперь прятался от нежданной-негаданной бабушки по углам и нишам.

Аркадий Палыч, привыкший к единоличному пользованию квадратными метрами, ничуть не стесняясь расхаживал по дому в семейных трусах в синий и белый горох, почесывал весьма волосатое пузо и уже пару раз попытался закурить прямо в гостиной.

— Лиля, не могла бы ты угомонить своего возлюбленного и попросить воздержаться от пагубных привычек в моем доме? — прошипел Лев, поймав вечно ускользающую от него мать в коридоре.

Та смерила его недовольным взглядом и сделала вид, что не услышала вопроса.

Лев, вовремя вспомнив, что на мать такой тон действует как красная тряпка на быка, решил сменить тактику. С Лилечкой нужно немного поунижаться, поумолять, возможно поваляться в ногах, чтобы она снизошла до просящего, даже если этот просящий собственный сын. Можно даже сказать, особенно если это сын.

— Я понимаю, что я сам тебя попросил. Понимаю, да... знаю, как тебе тяжело и сложно это все дается и...