– Да нет, бестолковая, – взорвался ее импульсивный мучитель. – Нет, не об убийстве, а о возможном тюремном сроке, который ты получишь. А если ты получаешь срок, то лишаешься наследства. Сечешь?

– Ага, секу, но это же… Это же бесчеловечно, Макс! – Кофейная гуща попала шершавой горечью в горло, заставив Соню сплюнуть. – Это же гнусно! Это подло!!!

– Так точно, но подлости вокруг пруд пруди, досталось и тебе. – Макс снова зевнул и захныкал: – Софи, я спать хочу. Давай в другой раз обсудим проблемы человечества, идет? Кстати… Видал Никитоса с телкой, шикарная-аа. Слыхал, он серьезные намерения имеет.

– От кого же слышал? – спросила она, поморщившись то ли от кофейной гущи, то ли оттого, что моментально вспомнилось, как необдуманно бросилась на шею Никите вчерашним днем. – Об этом, что же, светская хроника вещает?

– От него и слышал. Мы виделись… Ладно, Софи, пока. Как-нибудь позвоню.

Голос Дворникова исчез, телефон в руке потух, а Соня сидела, не в силах шевельнуться.

Наследники! Почему она не подумала о возможных наследниках Анны Васильевны, которых та по какой-либо причине обошла вниманием?! У нее наверняка имелись двоюродные, троюродные братья и сестры. Мог быть среди них и человек, которому совсем безразлично, кому все достанется после смерти дочери и матери. И вот, выждав удобный момент…

Нет. Чушь полнейшая. Пускай с убийством Тани это как-то стыкуется, спорить трудно. Но когда убили Анну Васильевну, у Сони было стопроцентное алиби. Правда, весьма и весьма сомнительное, но было же!

В заднюю дверь тихо постучали. И тут же, не дожидаясь ее ответа, Олег Сергеевич ввалился прямо на кухню.

– Ну и жара на улице, сдохнуть можно, – пожаловался он и тут же потянулся к крану с холодной водой. – Что в доме? Все на своих местах?

– Вроде бы да, все на своих местах, – помявшись немного, проговорила Соня: не признаваться же ему, что вообще не смотрела по сторонам, чтобы не бередить себе душу.

– Где у нее хранились документы? Здесь у нее был свой кабинет?

– Нет. Анна Васильевна предпочитала здесь отдыхать. Редко брала работу на дом. Правильнее – работа и была ее домом. Она иногда в рабочем кабинете и ночевала. Что говорить о даче… Нет, здесь у нее кабинета не было.

Она не врала. В день убийства Татьяны осмотр дома производился. Кабинета там не было в самом деле. Также не было обнаружено тайников, сейфов, бункеров и хранилищ. Обычный двухэтажный дом. В меру ухоженный, но не до фанатизма. В меру богатый. В округе были дома и побогаче.

За что же могли ее убить? Причем почти следом за дочерью! Вот хоть убейся, но никакой другой версии, кроме возможной возни с наследством, ему в голову не приходило. Не случись убийства старшей Сочельниковой, он бы еще рассмотрел за версию участие Баулиной в убийстве младшей, но теперь…

– Кофе сварить? – спросила Соня, глядя в спину Снимщикова.

Как вошел в дом и напился прямо из-под крана, так застыл у окна и не повернулся ни разу. Все о чем-то думал и думал, изредка задавая скользкие вопросы.

А почему они расстались с Никитой? С чего это вдруг тот явился к ней столько времени спустя и провел с ней ночь? А чем перед исчезновением занималась Таня? С кем, кроме нее, водила дружбу? Почему мать не принимала активного участия в судьбе дочери? Почему не помогла с работой хотя бы? И снова про Никиту!..

– Я не хочу говорить о нем! – не выдержала Соня, когда Олег перешел к теме последней девушки Никиты. – Я не знаю ее и говорить о ней не желаю! Имейте совесть, Олег Сергеевич!

– Совесть?! Совесть!!! – он резко развернулся и подлетел к ней, тут же ухватив ее за плечи. – О какой совести речь, Соня?! О чьей, правильнее?! Все буквально указывает на то, что единственным человеком, заинтересованным в их смерти, была и остаешься ты! Не нужно теперь кичиться, понятно? Сочельникова похлопотала, сняв с тебя подозрение в убийстве собственной дочери. Приволокли в отделение бомжа, и что дальше?!

– Что?

– А ничего! Теперь твоя заступница мертва! Понимаешь, что это может значить?

– Что?

– То, что ничего не помешает тому же Липатову вернуться к моей первоначальной версии и снова взять тебя под подозрение. Почему, как ты думаешь, он позвонил тебе и порекомендовал убраться подальше сегодня утром?! Почему, как думаешь?!

– Не знаю.

– Да потому что он думает так же, как и я! Так же, как и я, допускает мысль, что, лишившись покровительства Сочельниковой, ты можешь смело отправиться за решетку. Потому и предупредил!

Он орал уже как ненормальный, не выпуская ее из рук. Орал и не знал уже, чего ему хочется больше: доказать всем, что он был прав, обвиняя ее в убийстве. Или доказать себе, что жестоко ошибался.

Все же казалось изначально таким простым и незатейливым, и мотив имелся более чем прозаичный, и подозреваемая. А теперь вдруг подозреваемая непонятно с какой стати перешла в разряд его подзащитных? Так, что ли?

Черта лысого, как сказал бы Саня-друг, Снимщиков был к этому готов! Черта лысого он ждал от судьбы такого подвоха!

– И знаешь еще, почему Липатов так о тебе печется, милая Софья Андреевна?! – Олег приблизил свое лицо очень близко к ее, почти задыхаясь от ее снежного запаха. – Потому что ему очень хочется переспать с тобой! И он почти уверен, что ты сделаешь это, хотя бы из чувства благодарности. Поняла?!

От его пальцев было больно и жарко. Но от взгляда, которым он сверлил ей переносицу, было еще больнее.

– Поняла, а чего ты кричишь? – шепнула она почти ему в рот, так близко он очутился от нее. – Липатов предупредил меня, потому что хочет со мной переспать. Так?

– Так.

Голова у него кружилась, но уже не от жары и похмелья. Этот ее запах… Он ведь сторонился его, остерегался. Словно предвидел, что от него запросто можно свихнуться.

Горечь пережаренных кофейных зерен, жженого сахара и неуместной, казалось бы, ванили. Все, чем дышал ее полуоткрытый влажный рот.

Черт, черт, черт!!! Это был полный нокаут! Где его хваленая профессиональная бесстрастность?! Где хваленое хладнокровие?! Какого черта он тискает ее плечи, задыхается от ее запаха и ни под каким предлогом не желает уступать никому, ни Никите, ни Липатову.

– Соня… – Снимщиков еле смог оторвать свои руки от нее и отойти вновь в окну, отворачиваться, правда, не стал. Смотреть на нее очень хотелось. – Соня, нужно что-то делать, понимаешь?

– Понимаю. – Она пристально посмотрела на него.

Ей показалось, или он в самом деле хотел ее поцеловать? Вот это дела! Что, скажите, так на него подействовало? Жара, похмельный синдром или уязвленная профессиональная гордость? Стоило завести разговор о Липатове, как он тут же…

А ведь ей хотелось того же, что и ему! Отрицать – значило солгать. Она хотела, чтобы он ее поцеловал. Прямо на этой кухне, из которой не так давно выводил ее едва ли не в наручниках. Прямо в этих вот стенах, о которые никогда, наверное, не бились волны такой сокрушительной силы. И это было совсем другое, не то, что заставило ее целовать Никиту. Что-то более острое и пряное, что-то жгучее и хмельное. Острие опасности, может, так?..