родственница пока у себя подержала. Ой, боюсь, чтобы с вами, матушка, не случилось того же! Ведь у вас девятый, наверное, пошел?

— Да, девятый, — шепнула Лиза, оглядываясь на спящего мужчину: она немного стеснялась этого разговора.

— Ну вот, видите, девятый. А дорога есть дорога — где тряхнет, где качнет…

— Нет, у меня в конце месяца должно быть, не раньше. Так и в консультации мне сказали.

— Хорошо, коли так, — сказала с некоторым сомнением женщина.

Вечером начался теплый майский дождь. Он, косой и мягкий, мыл вагонные стекла. Мелкие капли слезинками ползли по стеклу.

Лиза весь день ничего не ела и сейчас не хотела есть. Начались опять боли. Морщась, она присела рядом со спутницей, которая кормила свою крошку грудью, и шепнула ей, стараясь говорить беспечно:

— А вы знаете, со мной что-то неладно… Неужели вы напророчили?

Женщина испуганно посмотрела на нее и стала расспрашивать. Потом, тихо отняв уснувшего ребенка и положив его на подушку, поднялась с места.

«В консультации ей, видишь, сказали… а родишь ведь не тогда, когда тебе скажут, а когда приспичит… — Женщина взглянула еще раз на спящих дочурок. — Пойду разыщу сестру».

Через несколько минут в купе заглянула медсестра в белой косынке. Она позвала Лизу к себе и тоже обстоятельно расспросила:

— …На ближайшей станции вам надо выйти.

— Ну что вы? Я хочу доехать хотя бы до Свердловска…

— Она «хочет» доехать!.. Мало ли что вы хотите, — подсчитав что-то про себя, сестра сказала: — Теперь пойдут все маленькие станции, а часа через два будет большая — Канаш, где всегда луком торгуют… Я советую вам высадиться именно там. В Канаше хороший родильный дом. Мне что — рожайте, пожалуйста, в вагоне. Я приму роды — нам не привыкать. Но все-таки лучше бы вы вышли в Канаше. Я вас провожу до медпункта. А то, не дай бог, в вагоне может быть инфекция, заболеете… Нет, послушайтесь моего совета. Теперь уже забеспокоилась Лиза:

— А выдержу ли я два часа?

— Выдержите. По всем признакам — все четыре пройдут.

Эти два часа Лизе запомнились на всю жизнь. Она садилась, ложилась, снова вставала, выходила в коридор и, прижимаясь горячим лицом к холодному стеклу окна, расширенными от ужаса глазами смотрела в темноту ночи, которую разрезал мчащийся поезд. Мать девчушек сочувственно вздыхала и советовала:

— Когда схватит, вы считайте, считайте про себя и не заметите, как отпустит…

В первом часу ночи поезд, оглушительно ухнув, остановился на станции Канаш.

— Ну, готова, роженица? — спросила прибежавшая сестра.

Совершенно некстати проснулся мужчина на верхней полке и одурело уставился на сестру.

Спутница помогла Лизе надеть пальто и проводила ее из вагона.

Дождь только что перестал, на деревянном тротуаре, ведущем к медпункту, было скользко. При свете электрических фонарей там и тут блестели лужи.

Из медпункта позвонили в родильный дом. Вызвали скорую помощь.

Лиза присела на скамейку, страдальчески посмотрела на сестру.

— Скоро приедет?

— Сейчас, говорят, выедет.

В это время донесся голос из репродуктора:

— Объявляется посадка.

— Ну, прощай, милая, счастливо тебе, — сестра обняла Лизу и побежала к поезду.

Дежурная по медпункту не очень дружелюбно отнеслась к Лизе.

— И зачем только в таком положении люди куда-то еще едут.

Лиза промолчала. Она не могла говорить и, казалось, потеряла способность что-нибудь соображать. В дверях появился мужчина.

— Я за больной…

— Шофер, санитар, что ли? — спросила дежурная.

— То и другое вместе, — весело сказал он, сбив на затылок фуражку. — Поедемте, — обратился он к Лизе. Та поднялась и неуверенно шагнула к дверям.

— Смелее, гражданка, — подбодрил шофер. — Не бойтесь. В случае чего — службу повивальной бабки могу нести.

На позеленевшем лице Лизы мелькнула слабая улыбка. Она, по совету шофера, села в кабину, рядом с ним.

Проехав несколько кварталов и напрягая все усилия, чтобы не стонать при толчках машины, Лиза спросила:

— Скоро?

— Скоро, — ответил шофер и вдруг остановил машину.

— Дальше нам не проехать. Там больно узкий переулок. Вот идите прямо, я сейчас заведу во двор машину — у нас тут гараж — и сразу же догоню вас.

Не успела Лиза что-либо ответить, как шофер исчез в темноте ночи. Она прошла несколько шагов по скользкому тротуару и нерешительно остановилась. Ее охватило расслабляющее чувство жалости к себе. Одна, беспомощная, совершенно больная. С минуты на минуту может начаться страшное… Как мог Аркадий отправить ее одну и зачем вообще надо было отправлять? Впрочем, он не виноват: она сама решила одна ехать, чтобы не мешать его учебе. И сейчас не к Аркадию Лиза взывала за помощью.

«Мама, Иринка, как тяжело мне… Помогите».

Она не знала, куда идти. Ночь, темно, глухо. Кое-где в домиках мерцают огни. Еще секунда, и Лиза, кажется, закричит от ужаса, одиночества и боли или упадет молча на выщербленный, скользкий тротуар.

Но из темноты раздался веселый голос шофера.

— А вот и я. Вы уж извините меня, но машину-то ведь тоже одну нельзя оставлять на улице…

— А человека можно?

— Но ведь я всего пять минут… Ну, идемте скорее. Держитесь за меня. Вот так. Крепче! И не сердитесь, пожалуйста.

Лиза почти не помнит, как схватилась за шнурок колокольчика у дверей родильного дома. Как во сне, она увидела широкоскулое лицо женщины в белом халате.

4

— Ну вот и все, готово… И покричать толком не успела… — У изголовья высокого больничного стола, на котором лежала Лиза, стояла пожилая акушерка с марлевой повязкой, закрывающей рот и подбородок. Из-под сросшихся густых русых бровей на Лизу смотрели светло-карие, очень живые, не по летам, глаза.

— Кто… у меня? — спросила с трудом Лиза. Она пыталась улыбнуться, но улыбки, кажется, не получилось: не хватило сил.

— А разве ты не слышала, мы же тебе сразу сказали, еще ребенок не успел у меня в руках пискнуть.

Акушерка сняла с подбородка повязку, улыбнулась хорошей дружеской улыбкой, как бы говоря: «Все в порядке! Страшное позади…»

— Дочка у тебя родилась. — Акушерка вздохнула. — А поди сына ждала? Все ведь вы одинаковы, особенно первородящие…

— Я ждала дочку.

— Вот и умница! — Акушерка хотела отойти, но Лиза слабо потянула ее за руку.

— Ну, что такое?

— Как она?..

— Хорошая… Голосистая.

— Кушать, наверное, хочет…

Карие глаза с материнской нежностью посмотрели на Лизу.

— Рано. Она еще не будет сосать. Нужно выдержать несколько часов. — Акушерка еще раз внимательно посмотрела на Лизу и, переходя на «вы», добавила: — А дочурка, вспомните меня потом, на вас будет похожа. Любавушка! — позвала она в открытую дверь: — Поспеши-ко сюда с тележкой.

В дверях появилась молодая широкоскулая женщина с завидно ярким румянцем. Перед собой она катила больничную тележку.