– Ага, щас! – буркнул Стриж и… недолго думая, вывалился прямиком на тропу.

– Ты что творишшшь! – зашипел из кустов Тихоня. Так хочет своё превосходство над Панянкой показать, что и разумных слов не слушает. – Да это… измена, товарищ партизан! Почти…

– Да я-то как раз человек верный! – Стриж ответил брату недобрым взглядом. – Вас в этих кустах враз найдут! А так среди народа затеряемся.

– Какого ещё… – начал Тихоня. Впереди послышались голоса:

– Ти диви! Сусіднє село теж тут! Ну здорово, здорово…

Вокруг слышались шаги. И шелест ветвей. И едва слышное бряканье. Топот донёсся из-за спины, новая компания показалась на тропе и ничуть не удивилась, завидев стоящую у края троицу. Бородатый предводитель буркнул:

– Помагай бог! – И, не дожидаясь ответа, компания проследовала дальше.

Тихоня и вылезшая из кустов Панянка невольно переглянулись… и тут же торопливо отвернулись друг от друга.

– Твой шуцман не только тебя, целую толпу на секретную встречу позвал? – хмыкнул Тихоня.

– Вот сейчас и узнаем! – Стриж, ничуть не скрываясь, зашагал прямиком по тропе.

«Лес, а людно, как на проспекте в Первомай!» – подумал Тихоня.

Впрочем, лес быстро кончился. Начались вырубки: Тихоня споткнулся о прячущийся в сумраке пенёк, и кто-то совсем незнакомый подхватил его за плечо, не давая упасть. Теперь вокруг были люди. Насторожённо оглядываясь и полушёпотом здороваясь со знакомцами, они появлялись с неприметных тропок, выбирались прямиком из кустов, собираясь вместе, как ручейки стекаются в речушку. Людская река текла по широкой утоптанной тропе: средних лет мужики и парни, такие же, как Тихоня, и постарше. Среди мужских шапок и кепок мелькнули женские платки, а мимо, петляя меж взрослыми, пробежала кучка ребятни.

Вдалеке показались столбы околицы. Люди заторопились, как всегда бывает, когда приближается цель путешествия, а потом снова замедлились: на дороге их поджидали.

Тихоня встревоженно поглядел на Панянку, но пытаться выбраться из толпы уже было поздно.

– Українець? – прозвучал над головой строгий голос, и Тихоня увидел… шуцмана. Не того, с которым они собирались встретиться, а старшего, пытавшегося изловить старого сказителя в Ковеле.

– А хто? Хіба ж татарин? – буркнул Стриж.

– Пошуткуй мені ще тут, малий! – Пальцы шуцмана жестко ухватили Стрижа за ухо.

У Тихони захолодело внутри. Рядом напряглась Панянка.

– Самі на збори кличете, а самі за вуха хапаєте! Пустіть, дядько Олекса! – заныл Стриж.

– Хіба я тебе кликав? – Хватка на ухе разжалась.

– А нехай і брата, мені теж треба! – выпалил Стриж.

– Ач, який хвацький! Ну йди, якщо треба[56]. – И, наподдав обиженно ругнувшемуся Стрижу, отвернулся. Тихоня с Панянкой шагнули следом.

– Ты… цо за сборы? Скёнд знаешь, что его Олексой зовут? – впиваясь в плечо Стрижа длинными сильными пальцами, прошипела Панянка.

Стриж дёрнул плечом, высвобождаясь:

– Он сам сказал. Когда я на вашем озере немца мылил. А сборы… товарищ… Дядя Петя в Белоруссии точно так на партсобрание сзывал.

Тихоня кивнул, соглашаясь. Народ собирался на утоптанной площади посреди хутора – посредине пылали костры. Их троица приткнулась у самого края толпы, Стриж, недолго думая, вскарабкался на невысокий забор.

– Ти звідки?[57] – деловито затребовал уже сидящий там мальчишка.

Стриж открыл рот, чтобы подробно и обстоятельно рассказать местному обществу, кто он и откуда, поделиться последними новостями дальней деревеньки (в которой он никогда не бывал), а под настроение даже передать местной пацанве приветы от общих знакомых (о которых сейчас впервые услышит). Но у костров вдруг замелькали людские фигуры, и короткий звучный удар железным прутом по металлической крышке заставил всю площадь напряжённо замолчать.

«Дядька Олекса» шагнул вперёд, окинул толпу долгим недобрым взглядом и угрожающе бросил по-украински:

– А ну, тихо все! – И убедившись, что площадь погрузилась в тревожное молчание, громко буркнул: – Тут до вас поважный пан, з самой Референтуры[58]. Слухать всем! – И выразительно погладив приклад автомата, отступил в сторону.

– Доброй ночи, паны волыняне! – «Пан из Референтуры» важно выступил вперёд, поправляя портупею на округлом животе. – Вот приехал я к вам от нашей Референтуры та Войскового округу «Турив» с таким вопросом: чи готовы вы воевать против врагов наших до останней капли крови?

– Так! Готовы! – донеслась из толпы пара вялых откликов… основная масса мрачно молчала.

Селяне глядели на «человека от Референтуры», а тот в неожиданной растерянности – на них. Потом в толпе громко так, выразительно откашлялись, наружу сперва высунулась клюка, а затем в передние ряды выбрался тощий, согбенный дед.

– Очень извиняюсь, що чипляюсь со своими вопросами. Мы тут люди простые… ось нехай нам поважный пан аж з самой Референтуры расскажет: против какого такого ворога мы будем воевать?

– Осмелел, дед? – Слепчук подался вперёд, нервно тиская пальцем спусковой крючок.

– Спокойно, пан Олекса! Мы для того сюда и приехали, чтоб с людьми говорить! – успокаивающе махнул рукой «пан из Референтуры». – Разве ж мало врагов у нашего народа, старик? Ляхи, большевики проклятые, жиды, мадьяры – все разевают рот на нашу землю!

– Оно-то так, пане! – покивал головой дед. – Под ляхами жили, всё наше им было не в масть: то мова, то вера. Школы позакрывали…

– В хаты парни ляшские вламывались, безобразничали! – донёсся сзади обвиняющий женский голос. – Нибы они тут всюды хозяева! Племяшку мою, хорошу дивчину, прямо на свадьбе как есть опозорили!

– Брата моего арестовали! – прогудел мужской голос.

– Так, так… – кивал дедок. – После ляхов большевики пришли – зачали хозяйство отнимать, в колхозы свои загонять…

– В Сибирь ссылали! – выкрикнул молодой голос.

– Брата моего арестовали! – снова прогудел тот же мужик.

– Та помолчь ты со своим братом! Що ж с ним делать, если он и при ляхах крал, и при большевиках воровал – в пупок целовать, чи що? – окрысился на него дед. – Глядишь, его и при немцах заарестуют!

– Не-е, диду! – довольно осклабился мужик. – Он прошлого дня в шуцманы подался, винтовку ему выдали – теперь сам кого хошь заарестует!