Сгрудившиеся неподалеку полицаи переглянулись.

Слепчук попятился:

– Хлопцы! Вы чего? Герр офицер…

– Взять! – снова заорал гауптман.

Слепчук повернулся – и со всех ног рванул прочь.

– Schießen! Стреляйте! – закричал гауптман.

Полицаи засуетились, кто-то неловко потянул с плеча винтовку… Вслед Слепчуку грянул залп: нестройный, разрозненный, пуля чиркнула по стене метрах в трёх от беглеца, заставив отчаянно заголосить залёгшую под той стеной тётку. Слепчук вильнул на бегу, проломился сквозь кусты, сиганул через забор и скрылся за оградой.

– Поймать! – пролаял немец. – Иначе р-р-растреляю! Всех! Уж ты-то не сбежишь… – Он швырнул хрипящего от боли Стрижа в машину. – Да тут целый заговор! Ничего… я всё узнаю… – Сел за руль, захлопнул дверцу… Чёрный автомобиль зарокотал… и пополз прочь, переваливаясь на выбитой брусчатке.

Тихоня кинулся за ним. Он бежал и бежал за машиной, увозящей Стрижа, пока чёрный автомобиль не выехал на ведущую к комендатуре улицу. Снова хлопнула дверь… Гауптман вылез из машины – Стриж болтался у него на плече, коротко остриженные волосы словно были покрыты красным платком… Покрыты кровью! Тяжёлая дверь с хищным орлом и пауком свастики открылась, и гауптман шагнул в прячущийся за ней мрак, унося Стрижа. Тихоня отчаянно взвыл… и не помня себя рванул следом.

– Бум! – Что-то зацепило его за ногу, и он с разбегу рухнул оземь, пропахав битую брусчатку носом. Почувствовал, как чьи-то руки хватают его за щиколотки и… растопырившийся, как лягушка, Тихоня стремительно поехал назад, то и дело подпрыгивая на пузе и распарывая и без того ветхую рубаху об камни. Вжжжих! Его утянуло во мрак подворотни, так что выглянувший из дверей комендатуры часовой увидел только пустую улицу да след в пыли, будто там что-то тащили. Хмыкнул и с лязгом захлопнул створку.

– Pan oszalał? Рехнулся? – во тьме подворотни прошептал знакомый голос. Тонкие пальцы зажали Тихоне рот и нос – от них пахло лесом и чуть-чуть, едва заметно, духами. Он дёрнулся, но Панянка держала крепко, для верности навалившись всем телом и притиснувшись к грязной стене подворотни.

– Пусти! – прохрипел Тихоня. – Мне нужно…

– Гитлеру прямиком до пасти? То у пана справ никаких нема, цо он так глупо загинуть решил?

– Я… – начал Тихоня и вдруг сам себе зажал рот кулаком, застонал глухо, кусая костяшки пальцев. У него точно лопнуло что-то внутри: он вспомнил про листки, запрятанные под рваным пиджаком, листки, ради которых… Стриж… Тихоня судорожно всхлипнул.

– Я тебя паном зову, а ты не ругаешься, – растерянно пробормотала Панянка.

– Стрижа… забрали… – сквозь стиснутые меж зубов пальцы простонал Тихоня и не заплакал, нет… просто скорчился от лютой боли в сердце.

Она не стала задавать глупых вопросов: кто или куда… В подворотне повисло молчание. Резкий шорох крыльев заставил обоих дёрнуться, как от выстрела, – и на руки Тихоне взметнулся мелко дрожащий товарищ Гусь.

– Тихо! – зашептал он то ли ему, то ли себе, прижимая к себе тяжёлое тёплое тело. – Вот! – Он вытащил из-под пиджака исписанные почерком Стрижа листы и заправил их в прячущуюся под крылом у гуся ременную сбрую. – Товарищу комиссару передашь! Прямо в руки! – Он ухватил гуся за голову и поворачивал её, глядя то в один глаз, то в другой. – И ещё вот… – Наскоро дописал на клочке бумаги и тоже сунул гусю. – Что Стрижа схватили. Я попытаюсь вытащить… Комиссар запретил бы… – ответил он на едва слышное гоготание гуся. – Только его здесь нет. А ты лети! Сейчас, слышишь! Найдёшь нас. Если сможешь, – сказал он, когда гусь послушно метнулся прочь из подворотни. Вдалеке шумно хлопнули крылья, и всё стихло. – Товарищ Гусь всё доставит. Стриж… в него верил. – Попытался шагнуть прочь из подворотни, когда его снова крепко ухватили за ворот. – Пусти! В комендатуру ещё чёрный ход есть, мне дядька Йосип рассказывал: там до гитлеровцев, при советской власти, Дом культуры был!

– Я знаю. До вашей советской власти там был городской дом панов Косинских, – с едкой любезностью сообщила Панянка.

Косинских? А, панна из бывших, там, на озере. Какое Тихоне до неё дело?

Он снова рванулся… И согнулся пополам, получив крепким кулачком в живот.

– То я тебе скажу: у Гитлера пасть и с парадного хода, и с чёрного! – сердито прошипела Панянка. – Нех пан идёт за мной! И без глупостей!

– Я не пан, – чувствуя, как зыбкая, сумасшедшая надежда глядит на него сердитыми зелёными глазищами из-под платка, буркнул Тихоня.

Панянка только хмыкнула и торопливо зашагала по улице. Тихоня поспешил следом.

Быстрый, почти бегом поход по улицам Ковеля завершился у старого дома. Когда-то тот был богатым, но теперь ступени поистёрлись, потолок почернел, а перила припорошила грязно-белая пыль. Шаги Панянки раздавались пролётом выше, потом Тихоня услышал стук, вроде бы небрежный, в котором лишь привычное ухо могло уловить особый ритм. Прыгая через две ступени, он ринулся наверх… Облупившаяся дверь открылась, и Панянка скользнула внутрь, поманив его за собой.

Дверь захлопнулась, на него обрушилась темнота. За спиной завозились, брякнул засов, мимо него кто-то проскользнул – на миг знакомый аромат леса и духов перебил царящий здесь запах плесени, Тихоню потянули за руку, и он шагнул в комнату. Стоявшая к нему спиной девушка ещё торопливо куталась в платок, парень у окна уже замотался до самых глаз. Тихоня слабо усмехнулся: ясно, тот условный стук говорил, что опасности пришелец не представляет, но и видеть лица польских партизан ему ни к чему. Раньше его бы это разозлило – они ж его лицо видят, могли бы тоже довериться! – но сейчас ему было всё равно.

– Dlaczego on tu jest?[62] – резко оборачиваясь, спросила закутанная в платок девчонка. Голос её показался Тихоне знакомым, хотя он точно помнил: когда взрывали эшелон, она не произнесла ни слова.

– Стриж попался, – тихо ответила Панянка по-русски. – Его узнал тот шуцман, Слепчук. Вспомнил, что видел на озере.

На миг и закутанная девчонка и парень замерли в неподвижности, точно из живых людей враз обратились в каменные статуи.

– Кто его взять? Где? Что иметь при себе? – отрывисто спросила закутанная.

– Гауптман, – буркнул Тихоня. – Возле станции. Ничего при нём не было, передать успел. Он уже убегал… и прямо на гауптмана, ну а тот… – Он не стал продолжать, они и сами должны понимать: швабы хватали людей и по меньшим причинам, чем побег от места взрыва, и не выпускали, даже если ты ничего против них не делал. Просто им так было спокойнее. А тут ещё тот полицай!

– Никто его не должен был узнать, – угрюмо пробормотал Тихоня. – Стриж… переоделся.

– Поменял свойю кепку на твойю кепку? – процедила закутанная девчонка – по-русски она говорила хуже Панянки, но тоже достаточно понятно.