Все пять лет существования «Славян»практически не принесли ему никаких накоплений. Что когда-то было, то скушалкризис, инспирированный печально известным Киндер-сюрпризом, а с тех пор Родионникак не мог снова обжиться. Все надеялся, что «Славяне» опять воспрянут, нотеперь рухнули последние надежды. Его компаньоны поделили имущество фирмыподобно тому, как грек Попандопуло в известной оперетте «Свадьба в Малиновке»делил награбленное добро: «Это мне. Это снова мне. Это еще раз мне. Это опятьмне…» Да, Виталя с Люсей ушли домой, в метафорическом смысле тяжело груженные:они в довесок к деньгам забрали и оба автомобиля, принадлежавшие «Славянам»,побитые «Волгу» и «Газель», ну а Родиону милостиво позволили взять себе старыйкомпьютер и такой же старый принтер. Спорить с этими западносибирскимикрестьянами из-за собственности Родион органически был не способен: социальноепроисхождение (потомственный интеллигент) не позволяло. Он только подумал, чтоне зря и Виталиных, и Люсиных предков когда-то раскулачили и сослали в Сибирь,и от души пожалел, что не был в прошлой жизни бойцом какого-нибудь продотрядаили кто там вытрясал души из мироедов?

– На такси поедем?

Компьютер с барского плеча Родион тогда невзял: у него дома имелся новый и очень хороший ноутбук и принтер был, поэтомуон забрал только сканер, а битый-перебитый апгрейд подарил наборщице (и посовместительству корректорше) Валентине. У Валентины подрастали два сына,которые иногда, пользуясь снисходительным разрешением Родиона, приходили в«Славян» и резались в какие-нибудь там кровавые виртуальные игрушки. Ну, теперьбудут резаться дома.

Валентина была так ошеломлена щедростьюРодиона Петровича, что не сразу сообразила: издательство-то ликвидируется!Работы-то она лишается! Дело было, конечно, не только в зарплате: из всехсотрудников их крошечного издательства одна только Валентина с восторгомотносилась к идеям Родиона и носилась с каждым новым словарем, как заботливаямама с дитятей, вычитывая бесчисленные корректуры с истинным наслаждением идонимая новыми и новыми правками верстальщика Костю, человека столь желенивого, сколь и хитрого. Костя даже не пытался сделать вид, что огорченраспадом издательства, и незамедлительно свалил на какую-то компьютернуюсинекуру в Пенсионный фонд, ну а Валентина даже поплакала от огорчения.

Родиона долго преследовало чувство какого-тосмутного стыда по отношению к этой добродушной, замотанной жизнью, давнорастерявшей остатки былой красоты бабенке, он даже как-то раз позвонил потомВалентине, однако разговора не получилось: она только что узнала о смертисвоего непутевого, давно пропавшего мужа и была этим до такой степенипотрясена, что с трудом могла два слова связать. Родион, помнится, немалопоразился такой чувствительности (о своем пропавшем муженьке Валентина по жизниотзывалась с глубоким презрением), но философски рассудил, что женская душа –потемки, и не стал более докучать Валентине звонками и разговорами.

– На такси поедем?..

Какая-то женщина шарахнулась от назойливогоискателя пассажиров, увесисто наступила на ногу Родиону и осталась стоятьсловно бы в задумчивости.

– Извините, – сказал он, рассеянноподнимая глаза, – вы не могли бы…

И чуть не засмеялся, ведь перед ним был не ктоиной, как его бывшая корректорша Валентина Абдрашитова! Та самая, о которой онтолько что подумал! Чудилось, вызванная его воспоминаниями, она вывалилась изкакого-то гиперпространства и теперь не знала, что делать.

Егор переваривал полученную информацию и дажене сразу осознал, что движение «Папы Карима» прекратилось. На палубе показаласьранее отлеживавшаяся в кубрике команда, вынесшая снасть и мешки с кусочкамирыбы. Оказалось, что здесь, на этом самом месте, будущим охотникам на акулпредстоит наловить себе рыбешки на обед. А команда этот обед приготовит.Кое-кому, в том числе Егору, пришло в голову воспоминание о том, как гидКонстантин Васильевич сулил им шашлычок из акулы, и тут-то следовало бызародиться первому сомнению в исполнимости обещанного, однако зародиться оно неуспело: на туристов навалилась морская болезнь.

Черт ее знает, откуда она взялась! Только что,ну вот только что они ощущали себя лихими покорителями пространства, этакими вспарывателями,разрезателями тугих зеленых волн. Но стоило суденышку остановиться и безвольнозакачаться на этих самых волнах – высотой, повторимся, с двух-, а может, даже ис трехэтажный дом… Стоило до их нюха донестись запаху перегорелого машинногомасла, а главное – вонищи, исходящей от протухшей наживки… Неужели на этоклюнет какая-либо порядочная рыба? Неужели она быстренько не переплывет изАтлантического в Индийский, а то и в Тихий океан, морща нос от отвращения и несдерживая рвотных спазмов?! Количество рыболовов резко уменьшилось, зато палубы«Каримова папашки» украсились фигурами, свесившимися через борт. Ниже, какможно ниже, чтобы не забрызгаться… Осторожнее, так и свалиться в океан недолго!

Ну, конечно, первыми сдались дамы. «НадеждаГуляева» отправилась проницать взором морские глубины раньше других. Родионтоптался рядом, поддерживал ее голову, подавал салфетку; потом она ушла куда-тов кубрик, наверное, решила полежать, а Родион вернулся к рыбалке. Он был свеж ибодр как огурчик. Провожал сочувственным взглядом спутников, которые по одномуоткалывались от компании, и продолжал трясти леской над бортом. Снасть былаустроена на манер перемета: длинная леска с несколькими крючками, усаженнымиэтой вонючкой, которая, судя по всему, чрезвычайно нравилась сардинке. А может,ей нравились голубоглазые блондины. Вернее, один конкретный блондин, потому чтоу Егора, которого тоже нельзя было назвать брюнетом, да и глаза у него былискорее светло-синие, чем черные, не клевало – хоть плачь. А у Родиона – клевало.Да еще как! Вскоре даже видавшая виды команда собралась вокруг этого русского,выражая свое восхищение беспрестанным «о’кей» и похлопыванием по плечам. И чтохарактерно, не сглазили удачу похвалами: сардинка просто-таки выскакивала изморя, чтобы шлепнуться к ногам Родиона!

В другое время Егор обиделся бы на такуюподлянку судьбы, и сильно обиделся бы. Но сейчас у него не было на это нивремени, ни сил. Морская болезнь обрушилась на него с внезапностью торнадо и снеодолимостью цунами. Стихия! Склоняясь над бортом, а потом цепляясь за унитаз,извергаясь в мучительных судорогах, он ощущал себя совершенно безвольным,слабым, жалким и несчастным. Подобной неспособности к сопротивлению, подобногоошеломляющего бессилия, астении, красиво говоря, как духовной, так ифизической, он не ощущал лет этак, не соврать, пятнадцать, он даже там нечувствовал себя таким немощным. Там не чувствовал, а вот перед тем, как попастьтуда…