— Ты разочаровался в Глории, потому что ей хочется попасть на экран? Или я ошибаюсь? Мне кажется, она неплохая актриса, — сказала Алиса и тут же пожалела о сказанном. Она скорее почувствовала, чем увидела, как посерело его лицо.

— Ты хочешь знать, что произошло у нас с Глорией?

— Нет-нет… — вдруг испугалась она, но тут же устыдилась своей слабости. — Вообще-то да, я хочу узнать, что она для тебя значит. Расскажи все откровенно. Ты сам в этом нуждаешься. Может, даже больше, чем я.

— Может быть… может быть. — Кевин потер переносицу и снова надел очки, будто, для того чтобы заглянуть в себя, ему требовалось более острое зрение. Или отгородиться от ее вопрошающего взгляда? — Мне кажется, ты сможешь меня понять. Ты тоже любила…

— Джессика проболталась, — неодобрительно покачала головой Алиса.

— Я сам попросил ее рассказать о тебе.

— И какие мои тайны она тебе выдала?

— О, совсем немного. Ну, во-первых, что ты однолюбка. Был у тебя один, который… разбил твое сердце. Вы вместе учились в университете, любили друг друга, а потом… ты пыталась его забыть с другим, но у тебя ничего не получилось. Это так? Или я исказил факты?

Она пожала плечами.

— Нет, все похоже на правду… Да, я любила… По крайней мере, мне казалось, что любила. Да ты его видел, это Марк, который был с Николь.

— Н-да, с Николь… Модный фотограф и любитель «Маргариты». Судя по тому, как ты с ним скучала, нынче вас ничто не связывает. Или я ошибаюсь?

— Нет, ты правильно подметил, сегодня я совершенно свободна. Все мои чувства к нему куда-то испарились. Сейчас я сама недоумеваю, как я могла влюбиться в него? Ну, конечно, он был очень красив, ничего не скажешь, — накачанные мускулы, синие глаза, темные волосы. Я замирала, когда он только смотрел на меня… Марк был первым моим мужчиной, может, в этом все дело? Не он сам по себе, но открытие себя, своей чувственности, принятие всего женского, что есть во мне, ошеломило меня. Марк стал для меня проводником в новый для меня, неизведанный мир. Может, от того что именно он дал мне первые такие неожиданные, немного странные для меня удовольствия, он стал моим кумиром, всем?.. А может, я все напридумывала. Я была польщена, что такой мужчина, как Марк, выделил меня из многих. Я была на седьмом небе, летала… Мне казалось, что он чувствует то же, что и я, и нуждается во мне так же, как я в нем. С ним я ощущала свою исключительность. Эта иллюзия и погубила меня. Я была для него одной из многих… очень многих. И, пока я вздыхала, жалела себя, плакала в подушку, перебирая свои воспоминания, он напрочь вычеркнул меня из своей памяти. Теперь-то я понимаю, что приписывала чувства, которые испытывала сама, чужому, совершенно чужому мне человеку. Мое воображение сыграло со мной злую шутку…

— Так вот чего ты опасаешься… Вот отчего держишь оборону. Ты снова боишься ошибиться?.. Еще немного вина? — предложил Кевин, приподнимая бутылку со стола.

Алиса протянула бокал, где на дне еще плескалась пурпурная влага. Кевин наполнил его до половины. Может, хранящее энергию солнца выдержанное вино растворит ее грусть?

Мелкими, осторожными глотками Алиса пила вино. Из невидимых динамиков лилась приятная мелодия. Краем глаза Кевин наблюдал за Алисой. «Господи, ну почему так устроено, что настоящая красота приходит вместе с пережитыми страданиями?» — думал он, чувствуя щемящую нежность.

Наверное, именно в эту самую минуту произошло непоправимое. Он полюбил. Кевин понял это только сейчас, когда они оказались наедине. Несомненно, он заметил Алису еще в доме Джессики. Когда они танцевали, он был удивлен теми чувствами, какие нахлынули на него, ошарашен, может, немного испуган. Потом ее работы заинтриговали его, и ему захотелось узнать ее поближе.

Справившись с подступившим волнением, он сказал:

— Кстати, я хочу тебе показать одну картину. Очень интересная работа, загадочная… Пойдем, я тебе покажу.

Опершись о его руку, Алиса поднялась с кресла и прошла вслед за ним. Кевин остановился у противоположной стены гостиной и, включив подсветку, указал на картину, висевшую в ряду других в центре. Алиса вскрикнула от удивления:

— Откуда у тебя это?!

— Замечательная работа, ты не находишь?

Алиса настороженно взглянула на Кевина: не насмехается ли он над ней?

— Когда я смотрю на нее, то счастлив от одной только мысли, что мир так удивителен. Мне даже потрогать ее хочется, настолько она живая. Линии, краски, формы — да все вплоть до малейшего штришка, до мазка кончиком самой тонкой кисти. Ведь это твоя работа, Алиса?

— О… Это было так давно… Сто лет назад.

— Твоя картина просто изумительна. Я не поверил, что меня может так тронуть смешение линий и красок. Может, от того что ты оставила в этой своей работе часть своей души? Такое ощущение, что я открыл что-то новое… в самом себе. И в то же время я будто вспомнил, каким я был когда-то… Чудо! Настоящее волшебство.

— Почему ты так говоришь? — потрясенно спросила Алиса.

Кевин не ответил.

— Я растеряна. Мне не верится. Неужели ты все это говоришь серьезно?

— Тебя что, никто никогда не хвалил? — Глаза его блеснули. — Отчего ты не замечаешь очевидное? У тебя настоящий талант. Ты тонкая, чувствительная натура, способная видеть красоту, творить прекрасное. Неужели ты не понимаешь, каким ты владеешь богатством? Талант, как у тебя, — великий дар и большая ответственность.

— Ты говоришь, как Джессика, — с трудом произнесла Алиса. — Она тоже считает, что у меня есть определенные способности.

— Не просто способности, я настаиваю, талант. Именно талант — не меньше.

— Ну пусть так, пусть. Я боюсь высоких слов.

— Или все же ответственности?

Алиса лишь покачала головой и отошла. Она снова опустилась в кресло у камина. Глядя на языки пламени, она промолвила:

— Сколько себя помню, я все время рисовала — карандашами, красками, мелками… Мне нравилось выводить линии, из линий плести орнамент, вырисовывать силуэты, накладывать штрихи. Мне нравилось наблюдать за тем, что происходит у меня на листе бумаги. Как будто это не я сама, что-то непонятное во мне движет моей рукой. Пока рисовала, я как будто впадала в забытье. Все вокруг исчезало, оставалось только то, что внутри меня, — мои чувства, мои мечты, мои фантазии. И вот это и ложилось на бумагу. Подчас, закончив работу, я сама удивлялась тому, что получилось. Мама поддерживала мое увлечение, покупала кисти, краски. Когда мне было десять лет, мы с Джесс стали посещать дополнительные занятия по рисованию. Наш преподаватель не поощрял абстракции. Он был хорошим рисовальщиком, и благодаря ему я научилась портрету, шаржу, всему тому, что так понравилось издателям. Все мои ежата с медвежатами — его заслуга.

— Рисовальщик из тебя тоже замечательный. Все твои зверушки, игрушки — живые, милые, как дети. Но твоя абстрактная картина… Не знаю, как и сказать… это просто откровение. Ты помнишь то время, когда ты над ней работала? Расскажи мне о нем…